После 24 февраля многие украинцы, к несчастью, столкнулись с реалиями оккупации, а некоторые – и до сих пор находятся под временной властью врага. «Одесская жизнь» поговорила с мариупольцем Андреем о том, как он покидал осажденный город, и о том, как там сейчас живут его родные. Из соображений безопасности Андрей попросил не публиковать его фото и фамилию, но позволил рассказать свою историю. Далее – его прямая речь.
«Мариуполь давно стал прифронтовым городом»
Я не следил за новостями и не воспринимал возможное вторжение всерьез – даже когда 24 февраля услышал взрывы – потому что Мариуполь давно стал прифронтовым городом, и мы часто слышали «бахи».
О том, что началась война, мне сказали уже на заводе, где я тогда работал у станка. Это было крупное машиностроительное предприятие с обустроенным бомбоубежищем – наше руководство позволило до конца смены остаться в укрытии завода, но я поехал домой на своей машине и по дороге развез коллег.
«Бензин продавали по 1000 гривен за литр»
Очень скоро с топливом и продуктами начались большие проблемы, и некоторые на этом стали наживаться. Я слышал, что бензин продавали по 200-700-1000 гривен за литр. В начале марта несколько магазинов еще работали, но потом закрылись. Я успел закупиться впрок, но несколько моих друзей, я знаю, что голодали.
До войны я жил почти в центре города, но 25-26 февраля начало греметь уже очень близко, поэтому я решил переехать к маме на правый берег. Вскоре мобильная связь пропала, и я вообще перестал понимать, что происходит. 1 марта к нам приехали соседи: только от них мы узнали, что в центре творится ад, а трупы лежат просто на улицах.
Разбомбленный жилой дом в Мариуполе, апрель 2022 г.
«Гремело каждые 10 минут»
На нашем правом берегу Мариуполя все было не так ужасно, но гремело каждые 10 минут. Передвигаться по улицам было очень опасно. Первую неделю я совсем не выходил из дома. Время от времени мы прятались в подвале нашего частного дома: просто интуитивно понимали, когда летит в нашу сторону, а когда дальше.
Дом Андрея у центра города, апрель 2022 г.
Однажды снаряд прилетел к соседям. В доме на тот момент была семья с детьми, но они успели укрыться в подвале. Через час после прилета приехали их родственники и самостоятельно вытащили людей из-под завалов.
Когда я выходил на улицу и видел хоть одного живого человека, это уже была радость. В начале марта, когда я потерял надежду увидеть знакомых, ко мне приехал друг. Это было, как увидеть мать после долгой разлуки.
«То утро было как из потустороннего мира»
Помню, как утром 7 марта я вышел во двор и услышал странную тишину. Обычно наш город был очень шумным, а то утро казалось как из потустороннего мира. Даже птицы не пели. На часах было около пяти: только начинало светать, никаких фонарей. Очень медленно падал снег и чувствовался запах пороха. Такая тишина держалась весь день, и ничего ее не нарушало.
Возможно, я странный, но я как-то не испытывал отчаяния из-за потери прежней жизни, только страха новых обстрелов…
«Драмтеатр имел для меня особое значение»
Драмтеатр разбомбили 16 марта, но из-за отсутствия связи я об этом узнал только в эвакуации. А мой друг видел авиаудар своими глазами – тогда он пешком шел в центр.
Фото Андрея: Драмтеатр в Мариуполе, 2021 г.
Для меня Драмтеатр имел особое значение: я с детства ходил туда на спектакли, потом сам начал там выступать. Еще я снимал концерты как оператор и дружил с некоторыми актёрами. Для меня Драмтеатр был местом творчества, но сейчас, если что-то от него и осталось, то только одна стена…
«Начались обстрелы блокпоста, но нас это спасло»
Мы выехали из Мариуполя 21 марта – через неделю после того, как в городе пропала связь. Мы просто увидели колонну людей возле нашего дома и присоединились к ней.
При выезде из города оккупанты сделали три блокпоста. В очереди на первый блокпост я помог ехавшей рядом машине – протащил ее на буксире. Но потом рашисты обнаружили, что в том авто находились переодетые бойцы ЗСУ. Ребят начали раздевать и искать у них татуировки, а у меня спросили, кого именно я везу. Я ответил: «Соседей». Конечно, мне не поверили, и уже хотели наставить на меня винтовку. Это было очень страшно.
В этот момент начался обстрел блокпоста, но, как ни странно, нас это спасло. Из-за взрывов нас быстро отпустили, потому что нужно было прятаться.
Пока мы ехали в Запорожье, нам пришлось пройти еще блокпостов 20. На одном из них оккупанты прочитали в моем паспорте, что меня зовут «Андрій» и заявили, что украинцы «искажают имена».
«Оккупанты матами объяснили, как нужно “Родину любить”»
Один мой знакомый эвакуировался из Мариуполя в мае 2022 года, уже в условиях полной оккупации. Пока он стоял и ждали автобус, к остановке подъехали рашисты, забрали всех, кто должен был выезжать из города, и отправили людей на принудительные работы – убирать местную милицию.
Никто никого не бил, но задержанным матом объяснили, как нужно «Родину любить». Пузатый военный – видимо, один из «главных» – рассказывал, какой он «патриот»: говорил, что работал в органах, но в 2014 году взял в руки автомат и пошел «защищать Родину». Мой знакомый не стал интересоваться, какому государству «патриот» давал присягу…
К счастью, потом людей отпустили.
«У моего отца, к сожалению, пророссийские взгляды»
В Мариуполе у меня остались родные. Большинство из них не хотят жить в оккупации, но это вынужденный шаг. Они живут и молчат.
Людей, которые имеют пророссийские взгляды, в городе, по-моему, довольно мало – среди моих знакомых всего 2-3 человека. Но мой отец, к сожалению, тоже за россию. Мы продолжаем общаться, но очень мало, и на эту тему не разговариваем. Наверное, мы оба боимся говорить об этом. Сначала он еще спрашивал: «Когда приедешь?», но сейчас уже понимает, что это невозможно.
«Из квартир похитили все, что уцелело: стулья, выключатели, лампочки»
Дом возле центра, в котором я жил, разбомбили – там нет первых четырех подъездов. Еще три – оккупанты оставили, потому что некоторые жильцы вернулись назад и отселять их некуда. Люди живут в полуразрушенном здании. Из пустующих квартир кто-то уже растащил все, что уцелело: стулья, выключатели, лампочки — всего этого уже нет.
«В Мариуполе появились насильники»
Моя сестра говорит, что в городе остались только алкоголики. В начале оккупации очень подскочила преступность, начались изнасилования. После того как одну девушку убили около кинотеатра, сестра какое-то время не выходила вечером на улицу – боялась.
Когда рашисты захватили город, они еще какое-то время раздавали гуманитарку, но сейчас ее уже нет. Теперь там все, конечно, в рублях: продукты раза в полтора дороже, чем у нас, но российский бензин очень дешевый.
Некоторые пенсионеры там уже сделали российскую пенсию, но продолжают каким-то образом получать и украинскую.
«Я перестал разговаривать на русском»
После эвакуации я перестал разговаривать на русском языке. Когда-то я услышал фразу: «Там, где говорят по-русски, туда может прийти русский мир».
Мне интересно разговаривать на украинском, правда, с отцом я раньше никогда на нем не говорил. Начал случайно всего пару дней назад, и папа даже ничего мне не сказал.
«Мои довоенные фото – воспоминания всего, что было в городе»
Фото Андрея: Мариуполь до войны с высоты птичьего полета, 2021 г.
Когда я только приехал в Одессу, я немного волонтерил, а сейчас работаю на предприятии, которое делает оптические приборы для ЗСУ.
По специальности я станочник, но еще в Мариуполе, до войны, я много занимался видео и фотографией. Сейчас мои довоенные фото – воспоминания всего, что было в городе. Хочется как-нибудь вернуть туда, но… ехать в оккупированный Мариуполь мне совсем не хочется.
Читайте также: «Сложно, страшно и даже «весело»: «русский мир» глазами херсонца Виктора Павлова.
