Недавно Украина отметила годовщину освобождения Херсона от российских оккупантов. «Одесская жизнь» поговорила с гидом Инной Микуцкой о том, как жилось украинцам в оккупации. Вы узнаете о ссорах с россиянами, как она меняла имя и пряталась от обысков. А однажды устроила фотосессию в вышиванке прямо под носом у захватчиков.
«Ни одна скотина не выгонит меня из моего дома»
До 24 февраля я была гидом по югу Украины: водила экскурсии по Херсону, Одессе, Николаеву, Аскании-Нове. 25 февраля в Херсон должна была приехать группа из Днепра на 3-дневный тур с дегустацией херсонских вин…
Инна Микуцкая
Когда началась война, моя дочка сказала: «Ни одна скотина не выгонит меня из моего дома». Мы приняли решение остаться, но морально готовились к тому, что можем умереть в любой момент.
Первые время я физически не могла выйти из квартиры, у меня были панические атаки. Я – человек, который привык быть целыми днями с людьми, – две недели просидела в своем однокомнатном раю на шестом этаже.
«Хроники вышиванки»
На тот момент меня спасало только рукоделие. Я начала вышивать сорочку Перемоги. Почему-то я считала, что я ее закончу – и закончится война. Узор для нее я взяла с картины Михаила Брянского «Портрет девушки в вышитом платье». Это полотно вместе со всей коллекцией Художественного музея оккупанты потом украли…
Картина Михаила Брянского
Сорочка была закончена, а война – нет.
Я продолжила вышивать и начала вести в Фейсбуке «Хроники вышиванки». Это был дневник человека, оставшегося в оккупации наедине с собой и творчеством. С помощью этих постов мои друзья «на воле» понимали, что пани Микуцкая жива и здорова.
Космодесантники и «чмони»
Когда в Херсон зашли оккупанты, мы их поделили на две группы: космодесантники и «чмони». На космодесантниках было обмундирование на несколько десятков тысяч долларов, а «чмони» выглядели, как бомжи.
У меня под балконом было два заброшенных завода – оккупанты превратили их в свою базу по ремонту техники. Когда туда потом прилетел HIMARS, они возмущались: «Нас-то за что?!»
С «чмонями» мы встречались в продуктовом магазине. Один бурят нас убеждал: «Вы не бойтесь, мы вас защитим». А когда мы попросили его ехать к себе домой, он сказал: «Я здесь дома. Если вам что-то не нравится, можете уезжать». Я спросила: «А ты плавать вообще умеешь?». Он ответил: «А зачем?». «Днепр – широкий, – говорю, – когда будете отступать, придется тикать вплавь».
«Донецк – это Украина, но я же подневольный»
Один раз в магазин пришли ДНРовцы и говорят: «Девочки, мы открыли райотдел!». А я спросила: «Донецк – это же Украина?». И один ответил: «Ну да… но я же подневольный».
Были оккупанты, которые говорили: «Классный городок, но нас отсюда выбьют. Мы бы спрятались и остались тут жить».
Были кадыровцы, которые рассекали по городу на машинах со словом «Ахмат». Правил дорожного движения для них не существовало. Я никогда не любила бородатых мужчин, а после оккупации стала их еще и бояться.
«Человек мог пропасть с улицы за желтую футболку и синие джинсы»
Пока часть оккупантов пыталась с нами подружиться, Росгвардия взламывала квартиры по ночам, похищала моих друзей: трое из них были «на подвале» и их отпустили, а где еще четверо, я не знаю до сих пор. Человек мог пропасть с улицы просто за то, что он в желтой футболке и синих джинсах.
«Подвалы» были по всему городу: пытали не только в СИЗО или райотделах, но и в обычных офисах. Моего друга – краеведа Лешу Паталаха, который писал книги об украинском козацтве, – продержали «на подвале» месяц. Хотели его пытать током, но на нем сломался прибор для пыток. Он, как историк, настолько «пригрузил» кацапов рассказами о Потемкине, что ему, как умному, предложили работу в администрации коллаборантов. Он соврал, что согласен, но ему нужно подлечить здоровье. И до деоккупации сбежал на дачу.
«Ты же понимаешь, что это чужое жилье?»
Оккупанты завезли в город своих учителей, врачей, пропагандистов.
Моя подруга наблюдала разговор в поликлинике с беременной барышней. В регистратуре та достала паспорт рф и сказала: «Херсонской прописки у меня пока нет, но мне дали квартиру по ордеру на проспекте Текстильщиков». Это элитный район со сталинками: понятно, что русские просто захватили квартиры жильцов, которые сбежали от войны.
Девушку спросили: «Тебе не стыдно? Ты же понимаешь, что это чужое жилье, чужие вещи?» Ответ был «чудесный»: «Я учительница, я здесь буду работать по контракту, и мне не придется тратится на квартиру».
«Херсон вернулся в 90-е»
Во время оккупации Херсон вернулся в 90-е. На центральной Суворовской улице началась торговля «с пола»: продавали водку в пятилитровых баклажках, самогон, виноград. Люди выживали, как могли. Украинские карточки в магазинах принимать запретили – оккупанты пытались всех перевести на рубли. Но находились те, кто мог обналичить деньги, хоть и под большие проценты.
Нас будто перенесли в пещерный век. На «Укртелекоме» повесили объявление, что возвращают городские телефоны…
Российские сим-карты можно было купить только по паспорту. Но мой сват подрядил бомжей, которые нашли пять симок просто так, чтобы мы не светили документами.
«Я тебя убью, если ты пойдешь на них работать»
Мы не шли работать на «русню», но, например, учителей, оккупанты прессовали. У меня кума учительница, и я ей говорила: «Я тебя убью, если ты пойдешь на них работать». А кум был врач в инфекционной больнице и не бросил своих ковидных бабулек, которые лежали в реанимации.
Меня оккупанты тоже начали звать на работу – сначала по-хорошему. Пригласили на пропагандистское ТВ – я отказалась. Потом предложили выйти в Драмтеатр: там осталось работать всего шесть коллаборантов, и оккупанты набирали в театр кого угодно. Я снова отказалась.
Затем мне предложили вести кружок рукоделия в школе. Когда я отказала в третий раз, пришлось сменить квартиру. Дальше по-хорошему со мной уже бы не говорили.
«Я ощутила себя в 1937-м году»
Я ощущала себя в 1937-м году. Я боялась каждого шороха. Если под балконом проезжала машина, я инстинктивно выходила посмотреть, кто это. Лишний раз не пересекалась с соседями, потому что не знала, кто и куда может завтра настучать.
Когда я заехала в новую квартиру, то начала жить под другим именем. Одна из соседок узнала, как меня зовут на самом деле, пришла во двор, (а там жили ФСБшники), и закричала местным бабкам: «Вы знаете, что вашу соседку зовут не Анечка, а Инночка?».
Ко мне с квадратными глазами прибежала моя соседка по этажу, баба Катя, и тут же предложила меня спрятать, если вдруг за мной придут. У нее была еще одна, пустая, квартира на этом же этаже. Но, к счастью, русские тогда уже готовились отступать и им было не до меня.
Когда я встретила соседку, разболтавшую мой секрет, она меня спросила: «Вы на меня обижаетесь, и я не пойму, почему?»
«Мы хотя бы немножко поживем при Советском Союзе!»
«Ждунов» у нас было достаточно. Когда на день российского флага бабки бегали с флажками, я у них спрашивала: «Зачем?». Они отвечали: «Мы хотя бы немножко поживем при Советском Союзе!» Когда я уточняла: «Что же там было хорошего, в Советском Союзе?», – выяснялось, что просто тогда они были моложе, трава – зеленее, а мороженное – вкуснее.
Или вот мои соседские бабульки. 24 августа они вынесли во двор бутылочку и сели отмечать наш День Независимости, а 25-го утром – побежали за российской пенсией. Это невозможно объяснить.
«Совершенно клоунское мероприятие»
Дату псевдореферендума бесконечно переносили, а потом просто поставили на центральной улице столики с бюллетенями и автоматчиками. Проголосовать можно было либо за присоединение к россии, либо за создание Херсонской народной республики. То есть слово «Украина» там не звучало в принципе. Это было совершенно клоунское мероприятие.
«Я человек не пьющий, но после этого выпила водки»
Этот флаг Украины пережил оккупацию Херсона
У меня всю оккупацию Херсона был спрятан украинский флаг 3х4 метра. Когда стало совсем невмоготу, я захотела сделать с ним фотосессию, надев мою вышиванку Перемоги. Мы решили поехать в ботанический сад, где в зооуголке работал мой друг: привезти корм для животных и заодно пофотографироваться. Флаг и вышиванку я положила на дно рюкзака.
На тот момент в Ботсаду уже сидели коллаборанты, поэтому друг представил нас как волонтеров. У нас было полчаса. Флаг достать не вышло, но в вышиванке я сфотографировалась.
Фотосессия в вышиванке в Херсонском ботаническом саду во время оккупации
В Ботсаду нас не заметили, но когда мы уже ехали обратно, наткнулись на блокпост в том месте, где его никогда не было. Все машины проверяли. Молодой парень попросил нас открыть багажник. Это был единственный раз, когда я встретила оккупанта с очень грамотной речью – было видно, что у него высшее образование. Мне хотелось спросить: «Как ты здесь оказался?!», – и добавить пару ненормативных слов.
Мы спрятали рюкзак с флагом под сиденье, и нам повезло – нас отпустили, осмотрев машину только мельком. Я человек не пьющий, но после этого даже я выпила водки.
Обыски и гранатомет
Дети у меня снимали частный дом. Когда осенью начались перебои со светом, они купили генератор, поставили его в сарай и там… нашли отстрелянный тубус от гранатомета. Как раз в это время в их районе начались обыски. До них просто не успели дойти.
Оказалось, что это гранатомет еще со времен Афгана, и его когда-то привез хозяин дома. Дети кинули тубус в пакет с мусором и еще полчаса искали, куда бы его выбросить, чтобы не подставить других людей.
С обыском к ним пришли через три дня.
«Оккупанты грабили музеи у меня на глазах»
Осенью стало понятно, что оккупанты скоро уйдут: они начали вывозить памятники Потемкину, Ушакову и Суворову. А потом взялись за картины.
Моя квартира была недалеко от Художественного и Краеведческого музеев. Оккупанты грабили их у меня на глазах. Коллекцию Художественного музея вывозили пять дней.
Худмузей: реставрация Зеленского и флаг рф
«Ты не бойся, они убегут»
Мне всю войну снился украинский полководец Иван Серко и говорил про будущее. И все сбывалось. Однажды он сказал: «Ты не бойся, они убегут». И потом я три недели наблюдала, как кацапы уплывали на ботах в Голую Пристань, переодевшись в гражданское.
Перед отходом, они взорвали подстанцию и телевышку. У нас пропал свет и связь. Мы поехали к Днепру, чтобы поймать остатки кацапского интернета с другого берега. По дороге домой я увидела военных, но с желтыми лентами, и заорала на всю машину: «Наши!»
Когда Херсон освободили, моя дочь сказала: «Слава Богу, что я не буду бояться искать тебя по подвалам за твои «Хроники вышиванки». Этот мой дневник закончился 12 ноября 2022 года.
«Жить в Одессе было моей детской мечтой»
Херсон освободили 11 ноября, а 24 ноября случился первый массированный обстрел. Мы не собирались уезжать, но тогда попали в дом прямо рядом с моими детьми. На утро зять всех поднял, и мы выехали в Одессу. Сюда нас приехало 6 человек, 6 котов и собака.
Я в Одессе 10 месяцев и не встретила тут ни одного плохого человека. С помощью одесситов я снова начала работать гидом, хотя после оккупации думала, что никогда не вернусь в профессию. Сейчас я раз в две недели веду экскурсии для херсонских переселенцев, рассказываю о связи Херсона и Одессы.
Жить в Одессе было моей детской мечтой. Это город моей души. Когда я привозила сюда группы, я разглядывала каждый дом и не могла надышаться атмосферой этой старины. А сейчас я живу в типичном одесском дворике. Видимо, нет худа без добра.
