«Вина за пропажу наших близких отчасти лежит на командирах…»

Меня не покидает ощущение, что она похожа на легкий летний ветерок теплым вечером. Тихий, едва уловимый. Ее речь мягкая и негромкая, и сама Наталья хрупкая, нежная и на первый взгляд, как будто беззащитная. Со стороны и не скажешь, что более полутора лет она самоотверженно бьется за мужа, о судьбе которого с 22.10.22 почти ничего не знает.

Мы говорим о важном, стараясь обойти все «острые углы», чтобы не навредить этому делу жизни. Из этих же соображений мы не публикуем персональные данные этой семьи.

Наталия почти два года разыскивает пропавшего без вести на фронте мужа

За час до оккупации

О начале полномасштабки Наталья узнала в Николаеве, где в тот момент находилась со своим «годовасиком» по работе. Старший сын с бабушкой на тот момент оставался в Херсоне. Жизнь на два города для семьи была привычной: последние пять лет они с мужем так и мотались. Пока асвабадители не разбомбили Херсонский, Николаевский порты, оба работали в Николаеве — в крупной украинской компании, которая экспортировала зерно, зернопродукты и удобрения морским и железнодорожным транспортом. До 24 февраля того года Наталья занимала там должность начальника отдела контроля качества. А успела выехать буквально за час до того, как русские оккупировали родной город.

— Утром 25 февраля я решила вернуться в Херсон и забрать своих. И успела под обстрелами вывезти их до оккупации. То есть, когда рашисты заходили и убивали всех, кого видели, я успела выехать на автомобиле. Это было ужасно, я очень боялась, что мы не успеем. Но я хороший водитель, и у меня получилось. Светофоры не работали, на дороге — у нас там большой перекрёсток и переезд — творился беспредел. Очень сложно было выехать. А русские в это время уже были в моём районе, зашли в город через мост.

— Там кто-то из близких остался?

— Много наших родственников отказалась выезжать, не верили в это всё. Я звонила, предлагала за ними вернуться и вывести, но все думали, что это быстро закончится и оказались в оккупации. Мы общались каждый день до 11 ноября — освобождения Херсона. Папа во время оккупации погиб в больнице. Там запутанная история, я доподлинно не знаю, как и что произошло, но, если б не русские, он был бы и сейчас жив. А из-за них мы даже не смогли его похоронить семьей. И что с ним и другими пациентами там делали, какие указания были от русских, я не знаю. Но для меня они — его убийцы.

— Как и когда вы оказались в Бухаресте и почему именно здесь?

— Я с семьёй неделю находились в Николаеве, там были жуткие обстрелы после того, как русские зашли в Херсон. И у моего годовалого ребёнка начались проблемы, он жутко испугался взрыва. И перед нами с мужем встал вопрос, что нельзя здоровьем детей жертвовать, надо ехать заграницу.

Мы думали выехать до ближайшей границы — в Молдову. А перед этим в чате меня нашли дочери одного из жителей Николаева и попросили вывезти отца, на его машине. Этот человек имел серьезные проблемы с сердцем, уже несколько дней сидел в подвале и не мог сесть за руль. Я собрала своих родных, его родственников, и мы поехали в Бухарест, потому что у него были билеты на самолет отсюда. В знак признательности его дочки сняли нам номер в гостинице на 10 дней в центре города, за что я им очень благодарна. И в этот период у меня разбились все стереотипы о Румынии, которыми мы жили с детства. Люди оказались очень отзывчивые, город европейский, было время на то, чтоб освоиться и найти жилье, и мы тут остались, потому что у меня не было финансов и целей где-то путешествовать. Мне нужно было пересидеть, отойти от шока, и я надеялась, что очень скоро я вернусь к мужу, который в то время уже пошёл защищать страну.

— А как же вы выживали, если не было финансов?

— Пока ещё у нас была с мужем связь, я работала постоянно. Я уборщицей пошла, потом нянечкой для двух очаровательных румынских новорождённых близнецов. С этой семьёй мы до сих пор поддерживаем связь. Было тяжело, конечно, потому что дома свой малыш. Но я люблю детей. И мне не стыдно было после своей руководящей должности идти менять памперсы, убирать, потому что я привыкла к уровню жизни своей семьи, который хотела обеспечить. А в той семье платили хорошо. Но, когда пропал мой муж, мне пришлось уйти. У меня было настолько ужасное психологическое состояние, что просто не хотелось жить. И я сказала хозяйке, что не хочу, чтобы дети это все чувствовали. Я не спала несколько месяцев, не ела. Мне было так плохо, что на улице люди подходили и предлагали помощь. И пришлось принимать антидепрессанты, обратиться к психологу за помощью, потому что сама я не справлялась.

Когда российские оккупанты вторглись в Украину в 2022 году, младшему сыну пары был всего год.

Читайте также: На Донбассе пропали без вести бойцы одесского батальона «Черноморская Сечь»

Не вышел на связь. 22.10.22

Супруг Натальи ушел на фронт добровольцем практически сразу. На тот момент в Киеве формировался 5-й отдельный штормовой полк, куда он и попал. Потом подразделение дислоцировалось в Черниговской области на границе с Беларусью, а в июне их уже отправили в Донецкую область. В октябре 22-го года мужчина не вернулся с задания.

— В рассказах сослуживцев очень много противоречий, они все озвучивают информацию по-разному. Может, это следствие шокового состояния или контузии. Но для меня важно, что все они не могут утверждать, что его убили. Хотя бы один процент того, что он жив, для меня более чем достаточно чтобы продолжать поиски.

После того, как я немного пришла в себя, подала запросы на поиск мужа, снова устроилась на работу. Заключила контракт с гуманитарной организацией AMI и 8 месяцев работала как волонтер-переводчик, помогала с переводом украинским беженцам на приеме у врачей в больницах и поликлиниках (с украинского, русского языков на английский), объясняла им как работает румынская медицинская система, поддерживала морально. И параллельно начала искать его сама.

— Как происходит процесс поисков пропавших без вести?

— Изначально подаётся в полицию заявление о том, что пропал человек, сдаётся ДНК-тест и также направляются сведения в Национальное информационное бюро, СБУ. Основная организация, где занимаются поиском пропавших без вести, — Координационный штаб.

Кроме сослуживцев, выполнявших задание с мужем, я нашла людей, проводивших там съёмки с дрона. На первом видео он и еще пару человек лежат на поле. На втором – нет. Поэтому есть надежда, что мой муж выжил, и его взяли в плен. На линии соприкосновения, именно на этом участке, были ЧВК Вагнер.

У всех этих организаций, где мы подаем заявления, очень много закрытой информации. Следователи в этой цепочке — слабое звено. По факту на них получается очень большая нагрузка и они, видимо, не справляются. У кого-то уже 17 следователей поменялись. Мой следователь, например, уже 5 месяцев на больничном. У моего мужа на фронте выходных не было…

Муж Натальи в самом начале полномасштабного вторжения добровольцем записался в штурмовую бригаду ВСУ. В одном из боев он пропал безвести.

— Родственники каждого пропавшего ведут поиски самостоятельно?

— Близкие пропавших без вести в боях с ЧВК Вагнер объединились в инициативную группу, мы совместно проводим встречи с представителями украинских и международных структур, которые занимаются поисками и отстаивают права пропавших без вести. Мы провели Мирную акцию на Площади Независимости 13 апреля в Киеве, я туда ездила. И одновременно такие акции прошли по всему миру (https://odessa-life.od.ua/uk/article-uk/voices-of-captives-ukrainski-poloneni-projjshli-cherez-rashistski-torturi-v-bukharesti-foto-video). Также планируется проведение аналогичной акции 1 июня.

В последнее время Координационный штаб идёт нам навстречу, проводит собрания, рассказывают, какие запросы подают в рф, кого подают в списки на обмен. Кто-то из пропавших без вести есть даже в списках тех, кого вернули. С какими-то контактами нам помогают, по юридическим вопросам – ориентируют, куда обратиться.

К сожалению, близкие родственники, дети, жены пропавших без вести военных, очень слабо защищены нашим законодательством. Особенно от толпы родственников. И особенно — после того, как появилась информация про 15 млн грн за погибшего.

Родственники пропавших безвести защитников провели Мирную акцию на Площади Независимости в Киеве. Наталия принимала в ней участие.

Читайте также: Как получить пенсию за пропавшего без вести военнослужащего?

Юридические коллизии

Как рассказала Наталья, многие родственники не хотят искать пропавших бойцов, а хотят выплат. Аналогичная ситуация сложилась и у моей собеседницы: мать мужа и его сестра подали в суд, желая признать сына и брата погибшим.

— Я категорически против. Я буду искать до последнего. Его никто не видел погибшим, его тела нет, мы его не похоронили. Он защищал нас. Мы не имеем права сейчас его бросить и не искать. Я и мои адвокаты уже больше года прилагаем все усилия, чтобы у них ничего не получилось, потому что иначе это будет мешать поискам.

Когда мы с детьми 1 декабря 2022 года приехали домой в Николаев, чтоб сдать ДНК-материал для базы данных, эта женщина ворвалась в нашу квартиру с полицией и выставила нас в ночь, под обстрелы. Один сын годовалый, второму 15-ть. В военкомате заявила, что у него нет ни жены, ни детей. Но мне все это неважно. Меня не интересуют абсолютно никакие деньги — ни 15, ни 100 млн, я хочу лишь вернуть мужа.

— Но это же довольно затратно.

— Мне и таким, как я, адвокаты во многом идут навстречу, сопровождают бесплатно. Например, «Юридична сотня». И параллельно, больше года у меня длится второй судебный процесс. Мы с мужем не расписывались, жили гражданским браком. Поэтому все запросы на его поиск я подавала, как опекун нашего ребенка. Чаще всего, этого достаточно, но, как выяснилось, не для всех запросов.

Для меня этот шаг важен и морально. Мы считали друг друга супругами, все вокруг знали нашу семью, он в воинской части указал меня, как жену.

Но и здесь есть «но»: наша судебная система не совершенна, законы постоянно меняются, коррупция в судах по-прежнему никуда не делась… Уже восемь раз заседания переносились, откладывались, и, по сути, не продвигаются. Это существенно усложняет поиск.

— Вы говорите про ЧВК «вагнер», выделяя это обстоятельство по-особенному. Почему?

— Даже оккупанты не относят эту террористическую группировку к своей армии. То есть это что-то отдельное, как и кадыровская группировка «ахмат». Соответственно своих пленных «ахмат» и «вагнер» содержат отдельно, а официальная вражеская армия удерживает военнопленных по российским колониям.

Где находятся вагнеровские пленные – неизвестно. Особенно после бунта Пригожина. Вагнеровцы утверждают, что передали их в колонии рф либо на временно оккупированные территории Луганской, Донецкой, Запорожской, Херсонской областей и в Крым.

Но у нас есть данные о том, что наши близкие находятся в неволе в других локациях.

А официально статус военнопленного присваивают лишь тогда, когда он подтверждён и Красным Крестом, и российской стороной. Тогда информация о нахождении в тех или иных колониях может признаваться официальной. Поэтому мы считаем, что поиску наших близких должны уделить особое внимание.

— На сегодня можно ли говорить о каких-то реальных официальных шагах?

— Я обращалась в международные организации, к депутатам, трижды к Зеленскому, в ООН, Красный Крест, в организацию ICMP, которая во всём мире занимается поиском пропавших без вести. Мы специально ездили с младшим ребёнком в Одессу на встречу с их представителями и в их банк данных тоже сдали ДНК и подали все документы. Сегодня они сотрудничают с нашим МВС уже официально.

Представительница нашей группы «Полон_вагнер» ездила в центральный офис Комитета Красного Креста и в представительство Комиссии ООН по насильственным исчезновениям в Женеве, где мы озвучили нашу проблему о пропавших без вести близких. Также мы обращались к главному турецкому омбудсмену Шереф Малкоч, когда он приезжал в Киев на встречу с нашим Дмитрием Лубинцом.

У нас вызывает большую тревогу заявление об обмене всех на всех. И нам никто не дает ответ на этот вопрос. Для стороннего человека вроде все звучит очень оптимистично. Безусловно, каждый наш соотечественник важен, и в российском плену не сладко. Но под эту формулу попадут только те, кто официально подтверждён. А что будет с остальными? С теми пропавшими без вести, которые не подтверждённые? Если стороны заявят, что уже всех поменяли, наши близкие, кто с первых дней добровольно пошел защищать страну, навсегда останутся там рабами? Люди жертвовали собой, не пустили террористов убивать мирных жителей, мы должны их уважать и делать всё для того, чтобы вернуть их, если есть шанс, что они выжили, либо для того, чтобы достойно попрощаться с погибшими. Если какой-то план прорабатывается, мы хотим об этом знать. Мы этим живём.

Акция в Киеве в поддержку пропавших без вести

Читайте также: Военнослужащий пропал без вести: могут ли родные получить его зарплату?

До последнего вздоха

Про каких-то пленных, которые были ранены, группа «Полон_вагнер» со временем узнает от тех, кого удалось вернуть. Есть очевидцы, которые рассказывают, как в плену наших ребят избивают, пытают, не оказывают медпомощь и там же в братских могилах хоронят. Или сжигают, чтобы скрыть следы преступления. Возможно, в далеком будущем, когда россия распадётся, либо сменится власть, будет эксгумация, надеется Наталья.

— Ведь после Второй Мировой — до сих пор тела находятся, да? Я более полутора лет ежедневно звоню, отправляю запросы, пересматриваю кучу вражеских телеграм-каналов, мы переписываемся, потом делимся в своей группе полученной информацией. Я не могла себе представить, что буду общаться с террористами и пересматривать множество фото погибших, какие одновременно с пленными размещают в группах по поиску. Но наши близкие в боях были готовы отдать за нас жизнь. Как мы можем сделать вид, что их нет?

Вы задумываетесь о дальнейших перспективах?

— Хотим домой по сей день. Для меня это какой-то страшный сон. Я не вижу себя здесь. Румыны нам очень помогли, замечательные люди, образованные, каждый второй знает английский язык, страна очень похожа на Украину и красивой природой, и по менталитету. Нас тут приняли, помогли, дали крышу над головой, еду, безопасность, медицину. Я очень благодарна буду этим людям всю жизнь. Но я не хочу обосновываться, я хочу в Украину – туда, где я родилась и выросла. И морально мне очень тяжело находиться в чужой среде. И тяжело интегрироваться, найти какую-то работу. И зарплаты для нас тут в два раза ниже.

В то же время, находясь здесь, ты все равно читаешь новости каждый день, переживаешь за своих близких там и за линией фронта, и это ежедневные звонки, постоянные донаты, а в моём случае — и коммуникация в поисках мужа. В любом случае, быть беженцем очень тяжело. Эвакуация – не туризм.

Жена пропавшего безвести защитника: «Наши близкие в боях были готовы отдать за нас жизнь. Как мы можем сделать вид, что их нет?»

— Но с нашей родины регулярно доносятся призывы о возвращении…

— Мне странно, когда я читаю это. Кто-то потерял дом, кто-то работу, у меня ребенок остро реагирует на взрывы. На Западной Украине 6 миллионам места б не хватило и не хватит, кто-то должен был выехать.

А с другой стороны, страшно возвращаться в ту повальную коррупцию и правовую незащищенность, к той законодательной власти и судебной системе.

Вот мы, например, получили русское свидетельство о смерти отца, потому что это случилось в оккупации. И, чтобы мне получить наш украинский документ, пришлось идти в суд. Вопрос — почему я должна что-то оспаривать, почему нам не могут оформлять документы автоматически? Он родился в Херсоне, прожил там всю жизнь, платил налоги. Почему я должна проходить через это унижение? Разве мы виноваты, что нашу землю оккупировали?

Я не хочу, чтобы мои дети жили в таком государстве. Про беспредел в армии – это вообще отдельная тема. И вина за пропажу наших близких отчасти лежит на командирах…

Но, в то же время, я не вижу себя ни в каком другом месте и хочу, по-прежнему очень хочу вернуться в Украину.

Натали ШЕСТАКОВА

Фото предоставила героиня публикации.

Материал создан с участием CFI, Agence française de developpement medias, как часть Hub Bucharest Project при поддержке Министерства иностранных дел Франции.