Приближение некогда большой и сильно революционной даты — 7 ноября — заставило автора этих строк заглянуть в архивы, потому что, будем смотреть правде в глаза, в памяти просто стали стираться «этапы большого пути» (и не потому что не такими уж большими они были, но те 70 лет так попортили многим жизнь, что о плохом просто не хочется помнить). «Одесская жизнь», верная принципу отслеживать именно жизнь Одессы как в прошлом, так и в настоящем, решила глазами человека ХХІ века взглянуть на революцию, скажем, Первую русскую — чем особенным она отличилась в Одессе.
Есть у революции начало, нет у революции ума
Перенесёмся в самое начало ХХ века. В те годы в революционной жизни Одессы ничто не предвещало неожиданностей. Революционеры были, но, к счастью, как любил говорить вождь мирового пролетариата, «узок был круг этих людей, страшно далеки были они от народа». Тем не менее, как ни прискорбно, их дело не заглохло. Вредные влияния, как всегда, приплыли из-за границы. Большой поэт и романтик Эдуард Багрицкий очень поэтично писал, что именно из-за границы в Одессу всегда привозили контрабандой «коньяк, чулки и презервативы». А в начале ХХ века тем же путём стали доставлять из Женевы и ленинскую газету «Искра». Вместо какого из вышеуказанных товаров её использовали одесситы, пусть уж останется их маленьким ноу-хау.
Но вот в июне 1905 г. по России поползли слухи об ужасных событиях в Одессе. «Началось!» — ликовали радикально настроенные. «Дождались!» — вздыхали лояльно умеренные. «Революция, блин!» — чуть не поперхнулись революционно озабоченные, т.е. большевики, ничего такого не ждавшие. На одесском рейде появился «Броненосец Потёмкин». И вскоре газеты стали публиковать достоверные факты и фотографии (с тех пор, кстати, не обнародованные). Тут стало ясно: то, что кое-кто нарёк «революционным порывом масс», правильней было бы назвать «вакханалией».
Самое интересное, что информацию о тех событиях почему-то по сей день все черпают из фильма Сергея Эйзенштейна «Броненосец Потёмкин». Даже историки пользуются этим источником. Но оказывается, Эйзенштейн очень художественно «переосмыслил» те события. Во всяком случае, всё было не совсем так, как в его фильме. Например, не было и не могло быть червивого мяса, которое якобы не понравилось матросам из большевицкой фракции броненосца. Согласно приказу командующего Черноморским флотом продукты для обеда закупала на местных черноморских базарах специальная команда из тех же самых матросов. Трудно предположить, что среди них были любители гнильцы. А когда повода для бунта нет, его можно и придумать. И мгновенно выхватить из пирамиды ружья. А тут ещё такое недоразумение: одному из матросов не понравилась морда старшего офицера, и он тут же к ней приложился. Вот когда офицер ружьё у матроса вырвал и выстрелил. Ну, не дозволяла дворянская честь просто так получать по морде, причём, абсолютно не принципиально от кого — от офицера или матроса.
Понятное дело, что с тем офицером тут же разобрались, а уж заодно и с остальными золотопогонниками. Всё это происходило на одесском рейде. Офицеры, кто успел, бросились в воду. Их добивали в воде — сначала из винтовок, а когда некоторым удалось отплыть на безопасное расстояние, по ним бунтовщики открыли огонь из 45-миллиметровых орудий. Для этого вскрыли артиллерийские погреба. А уж заодно вскрыли и винные. Кстати, остальные матросы были к инциденту безучастны. Это пока все вместе не приложились к винным запасам. Зато потом в партийной литературе всё это назвали «сознательным приходом в революцию» (правда, в уже бессознательном состоянии).
Правда хорошо, а сказки лучше
Дальше пошло легче. Душа требовала салюта, а под рукой были только боевые комплекты. Захват броненосца ознаменовали «салютом» по порту: потопили несколько кораблей, подожгли гордость Одессы эстакаду (сама-то она загореться не могла — когда её возводили, через каждые 200 метров в эстакаду были «врезаны» глухие каменные короба «брандмауэры», которые в случае пожара должны были уберечь конструкцию от огня). Это от простого огня, но никакие брандмауэры не могли уберечь эстакаду от огня революции. Под эстакадой любили спать «народные массы», т.е. босяки. Пожар естественно их разбудил. В партийной литературе этот момент был назван «пробуждением революционного сознания». Когда сознание окончательно пробудилось, то повело «народные массы» громить порт. Начали естественно с пакгаузов с вином. После вина у масс всё пошло веселее. Видя такое дело, канониры броненосца перенесли огонь с порта на город. Пострадали дома на Нежинской улице, на Бугаёвке и другие.
Конечно, Одесса от такой «революции» в восторг не пришла. После пальбы по городу многие стали укладывать вещи и отбывать на хутора под Одессой. В городе ввели чрезвычайное положение, подтянули войска из летних лагерей. Революционный комитет, созданный на броненосце, трезво взглянул на ситуацию (видимо, запасы спиртного на «Потёмкине» были не безграничны) и понял, что надо переходить ко второму этапу вооружённого восстания — экспорту революции. Одним словом, рвать когти в Румынию. Но румыны как всегда наплевали на свободолюбивые идеалы русских и вернули лучший броненосец Черноморского флота царскому правительству, чтобы не нарываться на неприятности.
Таковы не афишируемые факты. Но после победы очередной российской революции вакханалию надо было как-то обелить. Помочь могло, к примеру, историческое кино. А не секрет, что история коварна: то, что было трагедией, порой повторяется уже как комедия.
Патетическая комедия
Сергей Эйзенштейн собрался снимать фильм о бабелевском криминальном герое Бене Крике. Для этого поехал в Одессу. Присмотрелся, огляделся и понял: «Нет, авантюры одесского налётчика в сравнении с авантюрами революционеров — это дешёвый базарный хипис». Так фильм «Беня Крик» непроизвольно трансформировался в логическое его развитие — фильм «Броненосец Потёмкин».
Много масштабных, сильных сцен виделось в эпохальном полотне колоссу режиссуры. Но самым ярким представлялся эпизод предупредительного залпа эскадры Черноморского флота. Десятки кораблей одновременно палят в воздух, одесский залив заволакивает пелена дыма, а из неё выплывает неуязвимый броненосец. Сильно закручено. Правда, читатель, ты вправе поинтересоваться: «А почему всего этого нет в фильме?». Вопрос интересный, и на него есть интересный ответ.
Итак, Эйзенштейн к залпу готовился, как Ленский к своей последней дуэли. Оббегал всё морское начальство, дошёл до самого наркомвоенмора Фрунзе. И разрешение на один залп (увы и категорически только один!) таки получил. Расставил в кадре корабли эскадры. Рассовал по бухте катерки чуть не с десятком кинокамер, которые должны были заснять единственный залп (чтобы уж наверняка).
Конечно, по городу поползли слухи. Одесса отреагировала правильно: полгорода собралось на бульваре, чтобы лицезреть, а полгорода попряталось по подвалам, чтобы уцелеть. И те, и другие были правы — после гражданской войны опыт у одесситов был огромный. 
И вот наступил исторический день. Эйзенштейн сиял. Прибыло высокое партийное начальство. Объявился даже кто-то из Наркомата почти что культуры, хотя откуда там культура. Самый большой одесский начальник, подталкиваемый под достойный ответственного поста ответственный зад, был поднят на командную вышку. Здесь чисто для поддержания разговора и, дабы отразить свою сопричастность, начальство поинтересовалось:
— А как же, товарищ режиссёр, на кораблях узнают, что надо дать залп? Радио-то у вас нет.
— Радио нет, — согласился Эйзенштейн, — да, слава богу, голова на плечах есть. Когда я взмахну вот этим белым флагом, грянет залп.
— Интересная задумка, — согласилось начальство, беря в руки флаг. — Неужто вот так взмахнёте, и свершится?
Конечно, свои слова начальство проиллюстрировало, взмахнув флагом, и, конечно, десятки кораблей отсалютовали. Бабахнули, как надо, уж больно хорошо у Эйзенштейна всё было организовано. Он даже за голову схватиться не успел.
— Ты смотри, — удивилось начальство, — как просто, но как гениально!
— Гениально-то, гениально, — вздохнул Эйзенштейн, — но не всё так просто — прежде надо было взмахнуть этим красным флагом, чтобы включили камеры.
Квадрат
Конфуз вышел великий, и опять с «буревестником» революции (какой-то рок витал над ним). Но и Эйзенштейн был великий режиссёр. Когда в 1927 г. его фильм вышел на экраны и зрители увидели ключевую сцену «Броненосец идёт сквозь строй кораблей», зал ахнул — на чёрно-белом экране над чёрно-белым броненосцем развевался… красный флаг. Эйзенштейн кисточкой раскрасил красной тушью флаг во всех копиях ленты. Надо ж было как-то спасать реноме революции!
Валентин КРАПИВА.
Хехех, Эйзенштейн красавчик 🙂