Два года назад Одесса простилась с великолепным музыкантом, композитором; джазменом, импровизатором, создателем Клуба высокой музыки и одесских джазовых фестивалей Юрием Кузнецовым.
Трогательные слова музыканту посвятила на сайте Всемирного Клуба Одесситов директор по развитию Клуба Елена Павлова:
«До сих пор не укладывается в голове, что мы больше не услышим живое исполнение его гениальных импровизаций, что мы больше не сможем погрузиться в этот поток энергии… Но мы точно знаем, что его музыка, его вдохновение, его любовь сделали жизнь каждого, кто с ним соприкоснулся, немного лучше, показав самые тонкие струны и самое восхитительное звучание мелодии жизни и любви.
Мудрый, яркий, веселый, ироничный, беспощадный к фальши, бесконечно добрый человек, светлый гений Одессы.
Помним…
Любим…
И стараемся выполнить твое главное напутствие: быть счастливыми при малейшей возможности…»
«Одесская жизнь» присоединяется к этим проникновенным словам, скорбит вместе со всеми одесситами и предлагает посмотреть одно из последних выступлений Юрия в клубе «Петрович».
А кроме того, мы предлагаем нашим читателям одно старое интервью Юрия Кузнецова, напечатанное в газете «Ах, Одесса» в далеком 1991 году, когда Юра еще не был великим Кузнецовым, а просто скромным лауреатом международных джазовых фестивалей.
КУЗНЕЦОВ: ЖИЗНЬ — СПЛОШНАЯ ИМПРОВИЗАЦИЯ
Когда в баварском городе Розенгайме Юрий Кузнецов вышел на сцену с пустой бутылкой, а затем, дунув в горлышко, извлек из нее протяжный звук, напоминающий голос корабельной сирены в тумане, публику (а это была хорошо воспитанная немецкая публика) охватила легкая паника. Но гость из Одессы этим не ограничился. Вместо того, чтобы заняться фортепиано, он сосредоточил свое внимание на вращающемся стуле, который, оказывается, еще и перемещался на колесиках. Юрий совершил на нем несколько оборотов, поездил немного по сцене и тронул пальцем клавишу. И странным образом голос корабельной сирены, шорох роликовых колес по доскам и одна единственная нота, взятая пианистом, родили нечто, чего публика еще не слышала. Более того, вызывающее у нее острое желание узнать, что же будет дальше.
А дальше начался концерт лауреата джазовых фестивалей, нашего земляка Юрия Кузнецова. Концерт, повергший слушателей в восторг, заставивший многих из них ездить за музыкантом в города, где проходили его выступления.
— Юра, я ведь знаю тебя много лет, но, признаюсь, испугался, когда ты вышел па сцену с этой самой бутылкой…
— Хотел бы уточнить: бутылка была от сока. Это важно, так как всякий предмет рождает не всякий звук. И для меня главное — его возникновение, рождение из ничего. Я люблю все звуки, и более всего те, которых еще нет, которые возникнут вот сейчас при моей помощи.
— Ты — собиратель звуков? Ты собираешь эти самые звуки, как пчелка — взятки, а потом создаешь новую музыкальную реальность.
— Постепенно звуковой хаос организуется. Это не только композиционный прием. Для меня это — жизнь. Ведь все мы, входя в новую ситуацию, знакомясь с людьми, ведем сначала разговор как бы ни о чем. Но вот наметились точки взаимопонимания, и началась беседа. И рождается взаимная приязнь, а то и дружба. Так и на концерте… Я сначала знакомлюсь с публикой — она всегда непредсказуема.
— Ты в жизни — тоже импровизатор?
— Конечно. Я ничего не приношу на сцену чуждого мне и случайного. Того, что не было бы приемлемо для меня в обыденной жизни.
— Итак, ты делаешь шаг из зала на сцену и…
— И ничто не отделяет меня от этого зала. Я как бы остаюсь вместе со слушателями. Перед каждым концертом, когда зал еще пустой, я обязательно его обхожу. Присяду в одном уголке, в другом… Прислушаюсь… Точно также, приходя в квартиру друзей, я каждый раз заново обживаюсь в ней. Каждый предмет в зрительном зале может мне помочь или помешать.
— Вот так в Розенгайме тебе повстречался стул на колесиках…
— И я пригласил его участвовать в концерте, и он, как видишь, меня не подвел.
— Но вернемся к истокам твоего творчества. Как вообще становятся импровизаторами?
— Не будем вспоминать о детстве. Все дети — импровизаторы. Всерьез я занялся этим видом творчества в студенческих капустниках, которыми консерватория славилась в 70-е годы. К тому времени я уже создал джазовое трио. Горжусь тем, что мне удалось вписать новую страницу в историю консерватории. Наш ректор, выдающаяся русская певица Ольга Николаевна Благовидова, выслушав трио, разрешила вывести его на сцену, в том числе — впервые и джазового барабанщика.
— И это был Семен Зак.
— Да, это был он, а рядом стоял Александр Кучеровский (он играл на контрабасе), мой друг, великолепный музыкант, чья жизнь оборвалась в автомобильной катастрофе. Мне так его не хватает сегодня.
— Помню, ты привез с гастролей потрясающую афишу, где значилось: «Барабанщик — Семен Кац»…
— Вся Одесса хохотала. Оказалось, что наш ростовский менеджер помнил лишь одно: у барабанщика — еврейская фамилия из трех букв…
— Как относились консерваторские педагоги к твоему таланту джазового импровизатора?
— В те годы это вовсе не считалось талантом. Отношение к нам, импровизаторам, было в лучшем случае как к чудакам, а в худшем — как к непрофессионалам. Тогда действовало оставшееся еще от сталинских времен предубеждение к джазу.
— Как же все-таки изменилось время! На твоем недавнем концерте сидевший рядом со мной доктор искусствоведения, проректор консерватории Ровенко был захвачен происходящим на сцене.
— Александр Иванович, как и Александр Викторович Сокол и Георгий Николаевич Вирановский, всегда были открыты новому. Я учился у них. При всей серьезности своих научных изысканий эти педагоги легко входили в ситуации капустников и были в них неподражаемы.
— Ты ведь и сам преподаешь в консерватории…
— С 1979 года. И должен сказать, что мне предоставлена полная свобода. Я занимаюсь с учениками по собственной программе. К сожалению, преподавательскую деятельность нелегко совмещать с концертами. Среди моих учеников не только пианисты, скажем, Владимир Зозуля, Игорь Шабанов, но и саксофонист Дмитрий Каушанский и другие инструменталисты. Более всего люблю заниматься с детьми, среди которых есть и малыши с задатками талантливых композиторов.
— В большинстве случаев твои композиции заканчиваются на светлой ноте, а то и на улыбке. Это — мировоззрение?
— Иногда мне хочется передать драматизм, а то и трагизм ситуации, в которой, порой, нахожусь, как и все мы, в это смутное время, в этой несчастной стране. Но не позволяю себе «зацикливаться» на этом состоянии, и в финале концерта возникает (во всяком случае мне бы этого хотелось) светлый и немного ироничный образ. Может быть, это наша Одесса.
— Что особенно проявилось в твоей музыке к фильму «Impression», где она стала лейтмотивом, музыкальным воплощением нашего города. Что же такое для тебя Одесса?
— Это город, в который всегда хочется вернуться. После гастролей, даже во Франции, Италии, Швейцарии, Германии, сразу же тянет в Одессу. Хотя она во многом огорчает, но все же здесь, несмотря на беспредел, люди еще не разучились улыбаться, как в других советских городах, Здесь еще чувствуешь себя человеком.
— Из музыкальной гаммы нашего города исчезают составляющие — еврейская, армянская, немецкая… Да и украинская и русская во многом обеднели. Народ уезжает.
— Я бы сказал и об энергетических потерях. Впрочем, некое поле уехавших все же остается с нами. Если раньше мы прощались навсегда, то сегодня существует возможность встречи, а это вселяет надежду.
— Ты ведь не только виртуоз, но и человек, чувствующий особенно тонко. Что же ты ощущаешь сегодня? Чего ждать Одессе в ближайшие годы?
— Я черпаю информацию от общения с Людьми — и с друзьями, и с недругами. Не хочу быть безрассудным оптимистом и утверждать, подобно некоторым провидцам; что у Одессы — блестящее будущее. Но еще не все потеряно. И тому есть убедительные примеры. Не буду говорить о высоких материях. Остановлюсь на ситуации, наиболее близкой мне. Если, несмотря ни на что (на темные улицы, на отсутствие транспорта, на подорожавшие билеты, на житейские заботы) на концерты еще ходят, то город еще не угас. Энергия одесситов поддерживает меня. Вот недавно услышал: ты сыграл такой сложный концерт, а на лице ни следа усталости. Это благодаря вам, всем, кто приходит в зал, когда я играю. А то ведь музыканты, пианисты, импровизаторы, оставшись в одиночестве, болеют, стареют и вообще…
— Согласен ли ты с тем, что все, происходящее с нами, с нашей страной — сплошная импровизация?
— Я интересуюсь политикой постольку поскольку, но ощущаю в действиях тех, кто управляет страной, отсутствие четкого плана действий, А ведь это — не собрание акынов, кобзарей, народных сказителей. Мне бы хотелось, чтобы люди, которые профессионально занимаются политикой, не были импровизаторами.
— Что тебя повергло в изумление в последнее время, над чем ты посмеиваешься?
— Сложилась фантастическая ситуация. Если здание обкома Компартии Украины будет действительно передано консерватории, то я буду преподавать импровизации в кабинете одного из его секретарей…
— И последний вопрос: «Ты — наш человек?»
— До мозга костей!
Когда вы прочтете эти строки. Юрий Кузнецов закончит гастроли в Париже. И ему остро захочется домой, в Одессу.
Беседу вел Феликс Кохрихт
