Конечно, повод грустный — недавний пожар в доме Руссова. Конечно, одесситы негодовали: «Нашли кого палить! Что, в нашем политикуме нет уже достойного Джордано Бруно?!». Но факт пожара налицо. И вдруг подумалось: как быстро забывается наше прошлое. А ведь некогда, как гласят архивы, в мирное время (подчёркиваем: не в военное) в Одессе бывало до 10 пожаров в день. То ли одесситы любили пожары, то ли пожары любили Одессу. С этим хочется разобраться. А раз хочется, попробуем это сделать.
Места на каланчу заказывали как ложу в оперу
На борьбу с огнём одесситы шли с вёдрами наперевес. Правда, тогдашних покорителей огневой стихии можно считать любителями. Но, в конце концов, в таком важном деле появились и профессионалы. Всё знающие архивы очень компетентно, т.е. путанно, нас заверяют, что пожарная команда была создана в Одессе в 1848 г. Получается, что предыдущие пятьдесят с лишним лет существования города на пожары никто внимания не обращал. Как-то в такое не верится. Захотелось копнуть поглубже, скажем, почитать одесскую прессу. И тут выяснилось, что одесские газеты — вот настоящие архивы.
Возьмём в руки «Одесский вестник» от 12 января 1827 г. Уже тогда чёрным по белому там рассказывалось об одесской пожарной охране. Пожарная команда размещалась при полиции и имела всё необходимое для борьбы с огнём: огонь в глазах, инвентарь в руках и начальника в чине бранд-майора при исполнении.
И что умиляет: с огнём боролись и справлялись. Это уже позже (в 1848 г.) борьбу с огнём заменила борьба за пост начальника или брандмейстера. А поскольку должность была одна, а желающих стать начальником много, в Одессе поняли, что выход есть только один — довести количество пожарных команд до числа желающих их возглавить.
Первая одесская пожарная команда называлась почему-то Бульварной и располагалась на улице Полицейской (ныне ул. Бунина). Знаменательно, что там она и сохранилась. Не сохранилась только каланча, на которой всегда присутствовал наблюдатель. Жаль, потому что место было хлебное — кроме наблюдателя там всегда пребывало множество зрителей, ибо одесский пожар не то ординарное зрелище, которое можно пропустить.
Доходило до того, что места на каланчу, как ложи в оперу, приходилось заказывать заранее. Используя театральный опыт, руководство Бульварным пожарным депо распорядилось выдавать зрителям бинокли. Это было очень разумно, ибо, если не было достойного пожара, с каланчи в бинокль можно было контролировать — дома ли жена, и если отлучилась, то какие у него усы и планы на чужую жену.
Получая неплохую прибыль от сдачи наблюдательных мест на каланче, пожарное начальство решило расширить бизнес, для чего были открыты филиалы: Александровская пожарная команда (ул. Пантелеймоновская), Херсонская (ул. Херсонская), Старопортофранковская (ул. Михайловская) и Дюковская (ул. Прохоровская).
Премиальные с пожара
Одесситы в пожарную охрану шли охотно. И это при том, что рядовым бойцам платили всего 12 целковых в месяц плюс премиальные с каждого пожара. Вот, собственно, премиальные и поддерживали в Одессе обострённо-напряжённую пожарную обстановку. Чтобы премию получать регулярно, требовалось большое количество пожаров. Но разве в Одессе с её примусами и керогазами это было проблемой?!
Организация пожарного дела была на самом высоком уровне. Например, в «Одесском листке» за 1898 г. имеется заметка: «Около часу ночи наши пожарные команды тушили пожар на Толкучем рынке, где загорелись четыре деревянных балагана. На пожаре присутствовал сам граф П.П. Шувалов с семейством». Как видим, несмотря на позднее время, с постели подняли даже графских детей и слегка парализованную бабушку, и все отправились наблюдать уникальное явление: как горит одесский толчок, который ни разу не прогорал. Родственница из Николаева, гостившая в эти дни у Шувалова, некая мадам Половодер, была так потрясена увиденным, что заявила: «Надо и у нас в Николаеве организовывать нечто в таком роде. А то живём мы как-то без огонька».
Что особенно важно — одесские пожарные всегда шли в ногу со временем, откликаясь на все новации, реформации и даже экранизации. Да-да, даже рождение кино не обошло этих подвижников брандспойта. Именно в пожарном деле кино было применено в учебных целях. Поскольку киноплёнка в то время была огнеопасной, а эфиро-кислородные лампы в аппаратах — взрывоопасными, то кинотеатры любил использовать в учебных целях одесский брандмейстер господин Мейстербранд. В самом интересном месте фильма он без всякого видимого повода кричал: «Пожар!» — и пока остальная публика выламывала двери, спокойно ждал с часами в руках, успеют ли его орлы прибыть до конца сеанса или хотя бы до конца паники, чтобы облить всех водой и тем самым влить свежую струю в развитие отечественной кинокомедии.
В Одессе умели организовать и тушение, и возгорание
В Одессе так хорошо было организовано тушение и необходимое для этого возгорание, что какой-то один особый пожар даже и выделить трудно. Ну разве что можно выделить пожар 1 января 1873 г., когда сгорел старый оперный театр, причём сгорел по нелепейшему недоразумению. Когда начался пожар, к очагу возгорания, одновременно являвшемуся очагом культуры, прибыли лучшие пожарные силы Одессы, можно сказать, отличники боевой и огневой подготовки. Но на защиту очага культуры, т.е. театра, встал сторож Пахомыч, полагая, что попытка отличников проникнуть на вверенный ему объект — это просто культпоход в театр. Естественно, он потребовал билеты. Билетов у пожарных не оказалось. Началась чисто оперная сцена — схлестнулись хор пожарных и солирующий бас Пахомыча, которого знающие его люди с уважением звали «Похабычем». Он-то и сказал несколько достойных его прозвища слов. Пожарные тоже за словом в карман не полезли, и это слово, долетев до колонн, подпиравших портик здания, оказалось столь весомым и литым, что портик обвалился.
Надо отметить, что на этом пожаре особо отличился брандмейстер Мейстербранд. Когда он узнал, что свою гримуборную до сих пор не покинула французская прима-балерина мадам Тусе, бравый пожарный бесстрашно бросился в огонь, и их с французской примой не было около 40 минут. Конечно, после этого подвига Мейстербранд попал в больницу, но не с ожогами, как кто-то может подумать, а с болезнью, у которой есть своё французское название.
С тех пор на фронтоне центрального портика вновь отстроенной одесской оперы высечено «Ардедат анно». По поводу этой надписи мнения одесситов расходятся: одни не исключают, что это латынь в честь того пожара, которая переводится «Театр горел», но другие, более опытные, чувствуют, что это название той французской болезни, чтоб она горела.
Пожарные новости подавались с жаром
Писатель Константин Паустовский, трудившийся в одесских газетах, поведал нам о такой журналистской профессии как «пожарный репортёр». Он имел в виду репортёров, которые с невиданной скоростью мчались в любую горячую точку города и с той же скоростью строчили об этом репортажи в очередной номер. Но самыми уважаемыми в старом газетном мире были репортёры, которые специализировались на пожарах. Это были истинные романтики огня. Кто не верит нам, пусть заглянет в воспоминания прожившего много лет в Одессе писателя, скрывшегося в парижской эмиграции под кастаньетно звучащим псевдонимом «Дон Аминадо».
Он рассказывает, как в старых «Одесских новостях» трудился знаменитый репортёр Трецек (с ударением на первое «е»). Трецек полагал, что каждую новость, даже самую малую, надо подавать с жаром, даже со священным огнём. Вернувшись с очередного пожара, он садился за краешек редакционного стола и строчил страницу за страницей: «Вчера ровно в полночь, едва заслышав глухой звон набата, озарённые блеском факелов, в медных красках, подобные воинам римских легионов, не щадя жизни, развёрнутой колонной и сомкнув ряды, шли наши серые герои в огонь, в воду и медные трубы! Лишь бы вырвать из разбушевавшейся стихии несколько несчастных жертв общественного темперамента, ибо надо ли пояснять, что дело идёт о народном бедствии в одном из самых населённых пунктов нашей Южной Пальмиры».
Сколько же цинизма должно было накопиться в главном редакторе «Одесских новостей», чтобы эту «поэму огня» дать в утреннем номере газеты двумя строчками: «Вчера ночью пожарная команда Бульварного участка была вызвана в биоскоп Сирочкина. Тревога оказалась ложной».
Нет, нашей «Одесской жизни» ближе огонь Трецека (даже с ударением на первом «е»). Ибо пожар не только разрушает, но и объединяет хотя бы тем, что напоминает, что все мы одесситы, и если горит дом Руссова, то мы все вместе должны его спасать и возрождать.
Валентин КРАПИВА.
