Легенды Одессы: Газеты — времени приметы

Наступила пора подписной кампании, а для наших читателей это напоминание, что в газетном мире нынешней Одессы происходит что-то таинственное, раз наши читатели вынуждены обращаться в редакцию с вопросом: «Где купить вашу газету?». Так вот, подписка подобные вопросы снимает, к тому же и обходится дешевле. А почему в определённые киоски нашу газету берут по минимуму, догадываемся, — видать, конкуренты не в силах нас превзойти иным способом. Пусть с нынешней газетной политикой в Одессе разбираются те, кому это положено, а вот как издавали и, главное, торговали газетами ещё в интеллигентные времена нашего интеллигентного города можно и рассказать.

«Крокодил» в почтовом ящике

Газеты в Одессе издавна не только изобретательно издавали, но и находчиво распространяли. Сначала их рассылали по подписке. Потом пришлось открывать в Одессе разные клубы, где можно было бы культурно подремать, прикрывшись газетой. Потом реализацией прессы занялись мальчишки-разносчики. И, наконец, наступила эра газетных киосков.

Раз уж мы заговорили о типично одесских изданиях, перечислим некоторые названия. В киосках можно было встретить рядом и «Голос Одессы», и «Одесское слово» (вы догадываетесь, каким словом, вернее, с каким акцентом, должен был звучать голос Одессы). Здесь были и «Одесская почта», и экзотические «Вестник винокурения» и «Вестник общества для надзора за паровыми котлами», и осторожно подающий голос «Еврейский медицинский голос».

Что было удобно — расшифровка названий почти никогда не требовалась. Если на юмористическом издании значилось «Крокодил», то никто не сомневался, что речь там идёт не о каком-то нильском крокодиле, а о конкретном крокодиле, который подписчику издания подавал по утрам кофе в халате и папильотках и звался тёщей. А захватывающий одесский двухнедельник «Декольте» (в кавычках) не оставлял равнодушным одесских мужчин — в декольте (без кавычек) всегда тянуло заглянуть, потому томиться в ожидании следующего номера целых две недели было так мучительно.

Трёшка за слёзы

Но главенствовали в Одессе три издания: «Одесские новости», «Одесский листок» и «Южное обозрение». Доверимся тут воспоминаниям студента юрфака Новороссийского университета Аминадава Петровича Шпонянского, ставшего со временем кумиром русской эмиграции в Париже под псевдонимом Дон Аминадо.

Самой яркой, но, к сожалению, самой краткой, была слава «Одесского листка». И благодарить за то надо Власа Дорошевича, замечательного журналиста, а по секрету скажем, юмориста. Блеск «Одесского листка» потускнел в тот день, когда Власа Дорошевича отбил у редактора «Одесского листка» Навроцкого, сманив в Москву в своё «Русское слово», сам Сытин. В такое поверить трудно. Но о причинах той лёгкости, с какой ему удалось уломать Дорошевича, поведал лично Сытин. Дело было так. Приехав в Одессу, Сытин ненароком пригласил Власа Дорошевича отобедать в Лондонской гостинице. И вот после почек в мадере он небрежно положил на стол договор и мягко, без нажима сказал:

— Влас, ты нужен мне в Москве. Предполагаю получить твоё согласие беспрекословно, так как, ежели помнишь, ты мой должник. Влас Дорошевич покраснел, аки рак, и тут же подписал «договор о дружбе на веки вечные».

История с «долгом» началась давно. В конце 90-х годов ХІХ века Сытин (ещё не «тот самый Сытин») торговал книгами с лотка в Москве. Товар был нетленный, проверенный: сонники, «Гадание по руке», «Поваренная книга» (подарок молодым хозяйкам) и врачевательные советы чуть ли не от самого Г. Малахова (полагаете, это мы так шутим — да какие тут шутки, подобные врачеватели вечны). И вдруг к сытинскому лотку подошёл молодой человек, похожий на семинариста, долговязый, бледный, белобрысый, и вынул из-под полы тетрадку:

— Есть у меня вещица, весьма для вас подходящая. Товар горячий, прямо к Рождеству — можете издать. Народ всплакнёт, а вам прибыль.

Сытину молодой человек чем-то глянулся. Повёл он его в чайную. Там молодой человек отъелся, осмелел и стал читать свою тетрадь. Сытина сочинение взяло за живое, даже всплакнул. Полез в карман и бух на стол три рубля. Но молодой человек деньги высокомерно отодвинул и церковным баском пропел:

— За такие слёзы можно бы и три с полтиной дать. Слеза нынче в цене! — а на прощание предупредил: — Но боже вас упаси фамилию мою на обложке печатать. За такое меня из моего богоугодного заведения с волчьим билетом выпрут.

И исчез, прихватив три с полтиной. А когда книжка была отпечатана, управляющий типографии сладким голосом поинтересовался у Сытина:

— Что ж это ты, Иван Дмитрич, такую штуку учудил: Николая Васильевича Гоголя святочный рассказ в печать сдаёшь, а фамилию классика не пишешь?!

Вот так много лет спустя Власу Дорошевичу пришлось возвращать долг и за чайную, и за трёшку с полтиной. Ибо тем таинственным молодым человеком был он.

 Ложь, так похожая на правду

После похищения Дорошевича на небосклоне одесской периодики взошла звезда «Одесских новостей» и её редактора Н.М. Хейфеца. Известен он был постоянной и ожесточённой войной с репортёрами. Особенно с репортёрами того огнедышащего типа, когда темперамент и воображение ставились выше, нежели грамотность и точность. Проиллюстрировать это лучше на примере знаменитого одесского репортёра Трецека.

Хейфец требовал целомудренной краткости, существа. А репортёру хотелось витать, тонуть в деталях, в метафорах. Знаменитый Трецек (с ударением на первое «е») полагал, что каждую новость, даже самую малую, надо подавать с жаром, со священным огнём. Он, задыхаясь, забегал в ночную редакцию, присаживался за уголок длинного, уставленного чернильницами стола и, бешено кусая папиросу за папиросой, писал, писал, писал, страницу за страницей, пока вошедший для последнего фельдмаршальского смотра Хейфец не цедил сквозь зубы:

— Трецек, довольно беллетристики, давайте заметку, уходим в набор.

А там: «Вчера, ровно в полночь, едва заслышав глухой звон набата, озарённые блеском факелов, в медных касках, подобные воинам римских легионов, не щадя жизни, бросаясь в самые опасные места, развёрнутой колонной и сомкнув ряды, шли наши неоценимые и самоотверженные серые герои, и куда — в огонь, в воду и медные трубы!.. Лишь бы вырвать из разбушевавшейся стихии несколько несчастных жертв общественного темперамента, ибо надо ли пояснять, что дело идёт о народном бедствии в одном из самых густо населённых пунктов нашей Южной Пальмиры…»

Хейфец, этот Каменный Гость, жирным красным карандашом накрест перечёркивал произведение Трецека. А в утреннем номере газеты, в отделе городской хроники, оскорбительно-мелким шрифтом было напечатано: «Вчера ночью пожарная команда Бульварного участка была вызвана в биоскоп Сирочкина. Тревога оказалась ложной».

Галантность и галантерейность

Зато это была бесценная школа журналистики. В «Одесских новостях», в «Южном обозрении», в «Чудаке» начинали свою литературную карьеру Корней Чуковский, Пётр Пильский, Владимир Жаботинский Последний весь свой иронический блеск, явил в искромётно поданных фельетонах, за подписью Altalena.

Журналистские псевдонимы. Они были литературной модой и данью тогдашним российским нравам — Барон Икс, Железная Маска, Некто в сером, Иван Колючий, Саша Чёрный, Лоло, Буква-Василевский, Василевский-Не-Буква и т.п.

Что приятно, издания никогда не ощущали недостатка в преданных читателях. Порой это даже оборачивалось ненужными проблемами в виде дождя читательских писем. И тогда был разработан кодекс журналисткой этики, предписывавший, как надо формулировать ответы на такие послания? Переписка с читателями носила все признаки одесской галантности на грани галантерейности.

Например:
«Не нравится мне ваша газета. Тем не менее, посылаю вам свои стихи. Напечатайте». — «Э нет, тогда газета и нам перестанет нравиться». Или: «Как известно, лошади более всего предпочитают голубой и белый цвета». — «Боже мой! Да не разговаривайте с лошадьми о таких глупостях. Вы им весь вкус испортите!». «Вы не скрываете, что за ваши стихи губернатор предлагал посадить вас в тюрьму». — «К сожалению, мы даже этого не можем предложить».

Увы, одесская периодика видела всё, кроме своего будущего. А для бесшабашного веселья ей был отпущен срок весьма ограниченный: с конца ХІХ века до, разумеется, 1917 года. Эпоха была на сломе. Кончался серебряный век русской благоустроенности. Души и судьбы людей начинали терзать новые силы, которые хитростью и революциями покончили и с Россией, и с той жизнью, а заодно похоронили очаровательный дух одесских дореволюционных газет. Аромат и благоухание сменило амбре.

Валентин Крапива