Весна — благодатная пора. Весной в Одессе пробуждаются природа и градоначальники. И город начинает на глазах меняться. Например, с приходом весны он начинает пахнуть асфальтом. Ничего удивительного, город, как правило, асфальтируют весной, наверное, чтобы осенью было что снимать. Во всём виноват А.С. Пушкин, написавший: «Я жил тогда в Одессе грязной…». Нельзя же компрометировать классика — всё должно быть, как тогда. Это называется «чтить памятники старины».
По воле бурного Зевеса
Давно нет ленинских субботников, а всё равно так и тянет выйти на улицу и начать борьбу за чистую Одессу, потому что одесская грязь — это не беда, это традиция. Рука сама тянется за томиком Пушкина, а там:
В году недель пять-шесть Одесса,
По воле бурного Зевеса,
Потоплена, запружена,
В густой грязи погружена.
Все домы на аршин загрязнут,
Лишь на ходулях пешеход
По улице дерзает в брод;
Кареты, люди тонут, вязнут…
Эх, Александр Сергеевич, не в том веке ты посетил Одессу! Тебе бы ещё пожить, ты бы не нарадовался на посёлок Котовского!
.jpg)
На первых порах в Одессе даже не спешили заводить собственные экипажи — пустая трата. Барин выедет утром по делам на своём транспорте, а к вечеру возвращается один кучер: «Нет больше барина! Утоп! Экипаж утоп, а барин выйти не могёт — грязь по пояс. Сидит, своё добро сторожит. Да там ещё колясок десять плавают. Это ж целая эскадра — вкупе выстоят. Тем более, зима близко». К зиме экипажи вмерзали в лёд, и за ними можно было уже присматривать в подзорную трубу из окна. Не застывшим морем любовались одесситы, а своими застывшими экипажами. Какой город мог ещё таким похвастаться?!
А уж то, что улицы становились «кладбищами галош» об этом и говорить не приходится. На Канатной улице близ дома Мешкова разливалось целое озеро. Здесь любители охоты охотились не только на галоши, но и на бекасов. А вот на Полицейской площади, однажды направляясь в присутствие, городской полицмейстер застукал какого-то гражданина, который стоял чуть не по пояс в воде и, забросив удочку, удил прямо в болоте. Гнев начальства был понятен: «Нашёл где удить! А ну, сматывай удочки!». Гражданин был невозмутим, понимая, что начальство к нему через болото не поплывёт, потому с достоинством отвечал: «Сей момент, ваше высокородие, только подсеку, а то, кажись, клюёт». И действительно подсёк, а на леске у него селёдка болтается. Потом народ гадал: это тот рыбак так подшутил, чтобы городские власти наконец благоустройством обеспокоилось, или одесские улицы начали нереститься?
Одесские носильники
Увы, имея совершенно невероятную по красоте архитектуру, одесские улицы, тем не менее, были мало благоустроены. Они не были даже замощены и в любой дождь утопали в грязи. Экипажи приходилось вытаскивать волами, а пешеходов — баграми. Так что жители неделями не выходили из дома.
Особенно в Одессе от этого страдал А.С. Пушкин. Он по две недели не выходил из дома Амалии Ризнич, по три недели — от Нарышкиной и по целому месяцу — от Собаньской, откуда его, в конце концов, пришлось, как экипаж, вытаскивать волами. Причём, мужей означенных дам удивляла одна закономерность: непогода ни разу не застала Александра Сергеевича в канцелярии генерал-губернатора, хотя сие место было определено ему для службы.
В непогоду ходить по Одессе было просто-таки опасно для жизни. Поэтому, к примеру, улицу Почтовую (ныне Жуковского) в распутицу закрывали на ночь цепью, так опасно было по ней спускаться. И только на утро движение восстанавливалось, так как за ночь цепь неизменно крали.
Одесситы долго ломали голову над тем, как же пересекать улицы в дождливые дни. О том, чтобы замостить улицы, речи быть не могло — это было бы слишком просто. И тогда в Одессе появились специальные мужики-носильники. Мужики переносили через улицу, причём, на себе, причём, за плату всех желающих. Но в основном мужикам приходилось по улицам носить на себе дам, как правило, всегда желающих. А поскольку нравы в те времена были без запросов (и дамы тоже), то дамам сносу не было. Но историки утверждают, что именно так родилось первое одесское такси.
Правда, вскоре дамы стали злоупотреблять мужиками. И тогда городские власти издали постановление: «Прекратить оказывать дамам услуги на улицах». Однако тут же была введена другая услуга: вызов такси (то есть мужика) на дом. Таким образом, в сухую погоду дамы с нетерпением ждали дождя, а когда начинался дождь — мужики не ждали ничего хорошего.
Надо было что-то предпринимать, и М.С. Воронцов пошёл на неординарный шаг: распорядился улицы всё же замостить щебнем. Замостили улицы Херсонскую, Дерибасовскую, Ришельевскую, Греческую. Да щебень оказался каким-то левым — при дожде размокал и крошился. И тут кто-то подал шикарную идею: а вот в Италии улицы мостят мальтийским камнем. Что ж, заказали в Италии камень. Заказали Пушкину рекламку. Уж он постарался:
Но уж дробит каменья молот,
И скоро звонкой мостовой
Покроется спасённый город,
Как будто кованой бронёй.
Но это только рекламки легко пишутся. А камень пришлось возить на кораблях из Триеста и Неаполя. Денег это стоило агромадных, пришлось экономить на дорожных рабочих. Снова кто-то подал шикарную идею: а не привлечь ли нам к работам арестантов, то есть криминальный элемент. И привлекли. Вот так получилось, что в основании каждой одесской улицы исторически заложено криминальное прошлое.
Но если честно, то Одесса начала по-настоящему обустраиваться лишь с того знаменательного дня, когда правительство Александра I разрешило взимать в пользу города по две с половиной копейки с каждой четверти зерна, вывозимого за границу иностранными судами. Правительство явно схитрило, переложив заботы о благоустройстве города на плечи западных купцов. Это беззаконие длилось дольше века — вплоть до 1917 года, — когда из Одессы было вывезено последнее зерно. Так что, судя по виду одесских улиц, с 1917 года и до скончания Советской власти на их благоустройство не тратилось ни копейки. А раз не тратилось, то и не воровалось. А когда не удаётся воровать, то остаётся расцветать?! Город хорошел и расцветал. Вот такой одесский парадокс.
Улицы подбитых фонарей
Но ещё с древнейших времён зодчие сделали важное открытие: на благоустроенной улице вам не светит сломать ногу, ежели на ней хоть что-то светит. Увы, в начале ХІХ века в безлунные ночи на улицах Одессы как раз ничего и не светило, они погружались во мрак, пройти по ним было делом опасным. Люди выходили из дома с одним фонарём в руках, а возвращались с двумя (в руках и под глазом).
И тогда городские власти решили ввести ещё и третий вид фонарей, для чего на улицах установили фонарные столбы с сальными плошками под стеклом. Но одесситы считали ниже собственного достоинства дать салу сгореть и потихоньку пустили его в еду. Тогда в фонарях сало заменили маслом. Но росло благосостояние одесситов, они начали есть и масло, пришлось фонари сделать спиртовыми. Но выросли культурные запросы одесситов, то есть они нашли достойное применение и спирту. И тогда улицы стали освещать электричеством. Некоторые попробовали на язык и его и отметили: «Вставляет, как спирт, а противно, как от конопляного масла».
Возможно, не все знают, но электрическое освещение улиц впервые было продемонстрировано на Всемирной выставке в Париже в 1878 году Выставочный экспонат стремительно ринулся в жизнь, осветив Вест-Индские доки в Лондоне, Большие Бульвары в Париже и, естественно, улицы в Одессе. А ведь совсем ещё недавно электрическую лампочку Жюль Верн, как немыслимую фантастику, поместил в качестве освещения в кают-компанию «Наутилуса» капитана Немо. Не знал Жюль Верн, что в Одессе любую фантастику делают реальностью, если, конечно, на то выделены средства.
Да, средства многое решают. Вот с недавних пор резко вздорожала электроэнергия, и мгновенно в головах одесситов стали рождаться идеи, одна смелее другой, скажем: «А не вернуться ли к альтернативному источнику, то есть к салу, как средству освещения?». Но нет, сало нам больше не светит!
Что ж, если на Одессу нагрянула весна, а на нас нахлынули воспоминания, то надо вспомнить слова одного старожила, приведенные Валентином Пикулем в его романе «Ступай и не греши»: «Прежняя одесская пыль была не такою, как ныне, — она благоухала, как пыльца цветов. Море, степи, акации были причиной её аромата». Поэтому пыль, орошённая дождём, становилась благоухающей одесской грязью. Может быть, поэтому одесситы и не спешили расставаться с нею, подаренной им природой, и не уповали в вопросах благоустройства на городские власти, а просто помнили, что «надо меньше бороться за чистоту, и чаще подметать улицы», — что, кстати, советовали Ильф и Петров.
