Эта великая насмешница — война

Несколько лет назад у меня состоялась встреча с одесситом Израилом Посталовским. Сейчас Израилу Зиновьевичу 96 лет. Он педагог, занимался теорией и практикой динамического чтения, разработкой других инновационных педагогических технологий.

В одной воронке

Встретились мы с ним тогда вовсе не по «военной тематике», говорили о совершенно, казалось бы, противоположном — о том, что такое юмор и как он влияет на наш характер. Но именно в этой беседе прозвучала фраза участника Второй мировой Израила Посталовского, которая меня удивила: «Война — великая насмешница…».

— Насмешница? — переспросила я.

В ответ мой собеседник и рассказал историю из своей военной жизни. Историю удивительную, почти невероятную, да еще, по сути, с продолжением длиной в саму жизнь — того самого величайшего сценариста.

Военная биография паренька, в совершенстве владеющего  немецким, складывалась не совсем обычно: он был и танкистом, и переводчиком. Несколько раз был серьезно ранен, «залатали» — и снова в строй. А вот тогда, под Москвой, будучи командиром «тридцатьчетверки», получил по полной. Он подбил немецкий танк, но и его «тридцатьчетверка» загорелась. Он, обожженный, сумел как-то вылезти из этого кошмара, и стал ползти. Вспоминая это, Израил Посталовский говорил, что сам он в тот момент «превратился в один сплошной комок дикой боли от полученных ожогов. Обгорели и руки, и ноги. И чудом было уже одно то, что огонь пощадил глаза».

Но он все полз — и оказался в огромной воронке. Там с ужасом смотрел он на свои черно-красные обгоревшие пальцы и стал понимать, что это — конец. Боль была дикой, терпеть ее становилось уже невозможно. И тут он услышал хрип. А потом — голос, спросивший по-немецки: «Кто это?». В той же воронке, только ниже от места, где находился Израил, лежал раненый немец.

Израил отозвался по-немецки.

— Ты говоришь по-немецки?

— Я — советский еврей. Хорошо владею немецким языком.

— Боже, не хватало мне еще подыхать в одной яме с евреем, — послышался ответ.

Израил стал вглядываться и понял, что ранение немца, тоже танкиста, — очень тяжелое. Еще понимал, что это враг и нужно стрелять. Но судьба распорядилась иначе: обожженными руками он не смог достать пистолет.

А дальше они стали разговаривать, и вскоре выяснилось: раненый немецкий танкист — как раз из того танка, который только что подбил Израил.

— Значит, именно ты стрелял в меня. Ты хорошо стреляешь, — сказал немец.

Кто останется в живых?..

— Было очень, очень жарко, кроме того, донимали огромные мухи, слетавшиеся на наши кровавые раны. Так вот распорядилась судьба. Услышав мое имя, он сказал: «Да, без Бога тут не обошлось. Знаешь, я уверен, что один из нас должен остаться в живых, чтобы потом, после войны, рассказать о том, что произошло в этой проклятой яме». Потом немец мне рассказал о своей семье. У него было двое сыновей. Еще он рассказал о том, что в кармане у него — молитвенник, который спас от смерти его отца на Первой мировой войне, и письмо семье, которое он так и не успел отправить. Добавил: «Я не могу двигаться, подползи ко мне и я передам тебе эти вещи. Я так чувствую, что из нас двоих в живых останешься ты. Бог есть, и ты отсюда выберешься», — вспоминал Израил Посталовский.

Израил подполз к «своему немцу», как он мысленно его окрестил. Рассказывал, что когда подползал к нему, то вспомнил слова своего отца о том, что когда человек исполняет последнюю волю своего врага, то тем самым спасает себя и своих детей.

— Судьба каким-то неожиданным образом породнила в тот момент нас, двух врагов. Он был весь в крови, еще помню обручальное кольцо на его пальце, железный крест. Он протянул мне сверток с молитвенником и письмом, а я даже не смог взять их в свои обожженные руки. Тогда он сунул мне сверток за пазуху сам. И сразу после этого у него из уголков рта показались две кровавые струйки. Так «мой немец» умер у меня на глазах. Тут у меня все поплыло перед глазами и я потерял сознание, — вспоминал Израил Посталовский.

Опасное письмо

…Он пришел в себя, когда услышал русский мат и вопрос: «Куда его — в старую могилу или новую?». Это были уже свои, они отыскали Израила, решили, что мертв и тащили хоронить. Он подал голос, давая понять, что жив.

Раненого Израила отправили самолетом в ожоговое отделение Института Склифосовского в Москву, потом — в Ногинский госпиталь. Там он вскоре понял, что все его вещи, как и положено, лежат в вещмешке. А потом этот вещмешок в обязательном порядке будет проверяться сотрудниками СМЕРШа, у которых, кстати, имеется свой план по количеству разоблаченных разведчиков. Хорошо понял, чем это грозит: лежащий в мешке немецкий молитвенник и письмо немецкого танкиста могли привести Израила к неминуемому расстрелу. Вряд ли кто из смершевцев стал бы прислушиваться к малообъяснимой встрече двух врагов в воронке и исполнении последней воли умирающего врага.

И тут Израил вспоминает, что в Электростали, совсем недалеко от Ногинска, живет его дядя Иосиф. Он попросил медсестру связаться с родственником по телефону. Это сработало, и дядя вскоре примчался в ожоговое отделение встретиться с чудом выжившим племянником, на которого, кстати, матерью Израила уже была получена похоронка.

Дяде Иосифу Израил и передал щедро политый кровью сверток, полученный от немца. И уже после войны приехал за ним к дяде. Только тогда он признался, какой опасный сверток он передал ему тогда в больнице.  Дядя умолял: «Выбрось все это, выбрось! Это же так опасно! Ты же все равно не сможешь отправить все это в Германию. Тут и адреса из-за крови уже не видно. Все страницы слиплись!».

История с продолжением

И все же Израил Посталовский сохранил и письмо, и молитвенник. Они так и хранились многие годы в его одесской квартире, он не рассказал о содержимом свертка даже родным.

А жизнь шла. Израил окончил юридический факультет, многие годы преподавал немецкий на курсах иностранных языков — тех самых, знаменитых одесских «чкаловских».

В конце восьмидесятых в Одессу приехала немецкая делегация. Посталовского пригласили в качестве переводчика. Это уже были годы перестройки, и он передал главе делегации тот самый сверток. Вскоре он получил письмо от экс-канцлера ФРГ Вилли Брандта с выражением благодарности. Вилли Бранд писал, что история со свертком необычайно тронула его.

Израила Посталовского пригласили в Германию. Там Израил узнает, что, несмотря на размытый кровью адрес, сыновей подбитого Посталовским немецкого танкиста все же отыскали.

— Я рассказал его детям все подробности того, что происходило тогда в воронке под знойным солнцем во время войны. И знаете, что стало основным в нашей беседе? Слова одного из его сыновей: «Я тебе все прощаю. Понимаю, что это была война… Но ты убил моего отца». С тех пор каждый год его сын звонил мне на домашний телефон и повторял эти слова. Так продолжалось много лет. И вот только в этом году он не вышел на связь, — так несколько лет назад закончил свой рассказ Израил Посталовский.

…Совсем недавно я связалась с Израилем Зиновьевичем по телефону. напомнила о нашей беседе с ним, о его почти необыкновенной военной истории. Оказалось, что она имеет продолжение: после перерыва в несколько лет Израилу Посталовскому позвонил уже внук (или правнук) того умершего в воронке немца.

— Он слово в слово повторил те самые слова, которые по телефону говорил мне сын «моего немца», — поведал Израил Посталовский…