После того как первый киносеанс в России состоялся не где-нибудь, а в Одессе, и не как-нибудь, а со всеми удобствами, то есть в ресторане на главной аллее Александровского парка (ныне парк имени Шевченко), причём всего через полгода после того как братья Люмьер показали миру свою новинку, то есть синематограф, Одесса поняла: кто-кто, а уж она-то причастна к рождению кино.
Секретный синематограф
Синематограф, то есть кино, поначалу воспринимали по-разному. Например, Валентин Катаев в книге «Волшебный рог Оберона» вспоминает, что технической новинкой, как было принято в России, первым заинтересовалось военное ведомство, прикидывая, как применить это изобретение в военных целях. Поэтому сеанс, организованный в юнкерском училище, где преподавал отец Катаева, был окутан ореолом секретности. Пока налаживали аппарат, в зале училища стояла тревожная, бдительная атмосфера. Катаев-отец умолил начальство дозволить сыну Валентину присутствовать на этом «секретном» сеансе, правда, Валентину пришлось дать обет неразглашения того, что он увидит.
Увы, Валентин слово не сдержал и спустя много лет в своей книге разгласил, как всё протекало и что он увидел тогда на экране. По команде генерала газовые рожки были погашены, и засекреченная демонстрация началась. Фильм был снят в Одессе на 6-й станции Большого Фонтана в районе военного палаточного городка. Зрелище было не для слабонервных. Вначале на экране через полотно узкоколейки пробежала собака (хвост бубликом). Потом к 6-й станции подошёл паровичок-кукушка, из которого стали выходить офицеры (белый чехол на фуражке, шевровые сапоги). Но были на ленте и подлинно секретные кадры: почти с каждым офицером под ручку следовала дама (кружевное платье, шляпка шик-блеск). Информация явно относилась к разряду «не подлежащих огласке», особенно если присмотреться. Среди дам не было ни одной законной супруги офицеров, а были «так, просто знакомые». Ясное дело, по офицерским меркам это была «закрытая информация», но на сей счёт можно было не волноваться — сек-реты в российской армии хранить умели. Пусть их было не скрыть от главных разведок мира, но от законных жён, слава Богу, пока скрывать удавалось. Так Валя Катаев впервые познакомился с чудом синематографа.
Ура, «Урания»!
Ясное дело, что, став новатором по части кино, Одесса уже не могла остановиться, беспрерывно что-то изобретая. Стоило лишь зайти в какой-нибудь одесский двор, на, скажем, Екатерининской, 6, взглянуть на пятиэтажный флигелёк, притаившийся там, и крик «Эврика!» сигнализировал что родилась очередная идея:
— А почему бы здесь не открыть первый научно-литературный кинематограф? И назовём это всё театром-иллюзионом «Урания».
В общем, примерно так в 1914 году всё и произошло. Зал был скромен. 90 стульев, на стене экран, справа от него гипсовая Венера прикрывшая листком самую притягательную часть своего облика. Правда, листок был не гипсовый, а бумажный. Короче, стоило, проходя мимо прелестницы, свистнуть от восхищения — и листок от дуновения сдувало, так что прелестница всякий раз непроизвольно краснела. Зато благодаря этой детали «Урания» стала культурным очагом Одессы. Сюда потянулись профессоры, критики, известные литераторы почитать лекции и посвистеть, если возраст ещё позволял. Бывали Алексей Толстой, Эдуард Багрицкий, вместе с ним бывал его друг Станислав Радзинский, отец Эдварда Радзинского, глубоко и художественно вздыхающего ныне на телевизионных экранах, видимо, вспоминая рассказы отца, передавшего сыну как завет тот заветный листок, который он лично сдул и не раскаялся.
Здесь читал свой рассказ «Смерть пророка» И.А. Бунин. Его жена В. Муромцева оставила такую запись в дневнике: «Ян читает сегодня в «Урании»». Все слушают его с необыкновенным интересом, а ведь это, вероятно в сотый раз». Литературоведы так и не пришли к единому мнению: это посетители «Урании» никак не могли насытиться, слушая в сотый раз будущего академика, или академик всё читал и читал, наслаждаясь гипсовой киской справа от экрана, ещё не решившей для себя: Венера — это имя или профессия как стемнеет.
Сеансы в «Урании», как и в других иллюзионах, были только вечерними, а днём, чтобы очаг культуры не простаивал без дела, туда пустили театральную школу-студию, которую возглавил артист Московского художественного театра В. Тезавровский. Школа заняла второй этаж, что упрощало обучение по системе Станиславского. Например, ставится «Гроза» А.Н. Островского. Исполнительница роли Катерины в третьем акте на втором этаже истерически восклицает: «Ах, почему люди не летают?!». А на первом профессор математики Б. Кофман, читающий там лекцию, с помощью формул тут же поясняет, почему полететь — задачка не из простых. Напряжение на обоих этажах нарастает. И тотчас один из учащихся школы-студии, влюблённый в исполнительницу роли Катерины, вскакивает на подоконник и орёт что есть мочи: «Вы меня только подтолкните, а дальше я сам полечу!». И присутствующий внизу на лекции известный хирург Я. Зильберберг тут же разъясняет аудитории, в какую больницу наш герой полетит и сколько он будет пребывать там на излечении.
Ассоциации на аннотации
Но это всё, как говорится, гарнир, ибо всё же главным блюдом в «Урании» были научно-популярные ленты. Что это были за фильмы? Автору этих строк не хочется выглядеть в глазах читателей «Одесской жизни» фантазёром, поэтому он воспользуется цитатами из классиков. Дело в том, что в то время каждую фильму (так тогда говорили) предваряла аннотация. Итак, слово современникам того кино, которые стали классиками.
«Чинка карандашей в Средней России». Этим делом занимаются преимущественно подростки, имеющие для этого специальный инструмент. Чинка требует большого уменья и ловкости, так как очень легко порезаться самому держимым в руке ножом или порезать подвернувшегося под руку кого-то рядом. Лента учит, что, когда подросток вырастет, он станет владеть ножом намного профессиональнее и точнее.
«Мода из комода». Говоря высоким французским стилем, зритель погрузится в мир мужского эвфуизма, то есть франтовства, и женской фанаберии, то есть фасонистости. Как при любом погружении, здесь главное — не заплывать за буйки и не нырять, не проверив, хотя б на ощупь, какая сумма планируется быть потрачена на эвфуизм.
«Как хороши, как свежи были розги». Как и чем обогатить и разнообразить учебный процесс в классических гимназиях.
«Ловля блох в Норвегии». Так называются насекомые, живущие не только в местах ночного отдохновения трудящихся, но и на теле, причиняющие большое беспокойство жителям этой маленькой энергичной страны. Ловлей этих юрких животных занимается стар и мал, и хотя охота бесприбыльна (мясо блох не употребляется в пищу, а кожа не годится за размерами), но тем не менее этих хищников ловят отважные норвежцы. Это всё подлинные аннотации, оставленные классиками. Имена их А. Аверченко, О.Л. Д’Ор и другие. Правда, классиками они стали, специализируясь в юмористическом жанре, но, читатель, ты уж прости нас за поспешность выбора цитат.
Вагон-иллюзион
Ещё одной кинодиковинкой, рождённой фантазией одесситов, стал вагон-иллюзион, установленный в Александровском парке. Это был обыкновенный с виду вагон, в котором демонстрировались видовые фильмы. Вагон был важной деталью: именно он создавал иллюзию путешествия, которую усиливала оригинальная конструкция пола вагона. Во время киносеанса вагон постоянно трясло. Достигалось это с помощью двух специально нанятых и специально напоенных местных механиков. Эффект тряски был настолько естественным, что зрители не могли сориентироваться: тошнит их от содержания лент или от новаторского эффекта?
Вершиной деятельности вагона-иллюзиона стало появление в его штате тёти Симы, дворничихи из дома №12 по Маразлиевской улице. Правда, гвоздём аттракциона стала не сама тетя Сима, а её метла. Шурудение метлой по листовому железу во время сеанса создавало поразительный эффект шума поезда. И это было только начало, потому что уже на третий день работы тётя Сима, кроме скрежетания по железу, стала озвучивать видовые фильмы, мастерски воспроизводя галдёж страусов, рев водопада и топот бизонов. А к последнему вечернему сеансу она зачастую уже издавала ритуальное икание жрецов майя, брачные крики пьяных зулусов и радостный вопль чукчи, встретившего белого медведя в своей яранге.
Но однажды в вагон-иллюзион вовремя не подвезли очередную видовую ленту. А поскольку зрители уже заплатили и требовали зрелища, то вагон решили пустить вниз по склону в парке, авось, зрители не разберутся, что за виды мелькают мимо. Короче, вагон разогнали и отпустили, пока он не оказался в море!
Вся Одесса завидовала тем, кто оказался тогда в вагоне. Хотя маршрут его до сих пор остаётся загадкой, но некоторые из зрителей-пассажиров всплыли потом под Нью-Йорком, Хайфой или Сиднеем. А один вообще всплыл за 500 километров от моря в горном штате Невада, недалеко от Лас-Вегаса.
Многие из того вагона-иллюзиона до сих пор шлют посылки в Одессу, не забывая город, из которого они так необычно выехали благодаря волшебной силе киноискусства, и благодарят братьев Люмьер за их архинужное изобретение.
