На носу 1 апреля, а значит, в уме крутится всякая крылатая ерунда, например: «1 апреля — никому не верю». Вы никогда не задумывались, почему «не верю»? Да потому что все стараются друг друга разыгрывать, просто бедствие какое-то! Но, увы, хорошие розыгрыши сейчас редки. А ведь был случай, когда Одесса всю Европу разыграла. И как!
Чудо из Одессы
Париж трудно удивить. Но однажды всё же это случилось.
В апреле 1896 года парижские газеты запестрели сенсационными сообщениями: «Лувр собирается приобрести тиару скифского царя Сайтоферна!». Далее пояснялось: этот золотой шлем найден на юге России и попал в Париж окольными путями из Одессы. Ни один француз не сомневался: это Чудо должно быть в Лувре.
В тот день в Лувр съезжались эксперты, банкиры, журналисты. В кабинете хранителя Лувра на ореховой тумбе возвышалось оно — Чудо. Старинного, чуть матового золота куполообразная тиара была действительно неповторима. Тонкая работа, изящная резьба, не пострадавшая от времени. Тиару опоясывали несколько фризов (поясов): нижний воспроизводил сцены из жизни скифов, а чуть повыше — мифологические сюжеты из «Илиады». Всё венчала надпись на греческом языке: «Сайтоферну, непобедимому и великому. Совет и народ ольвиолитов». Надпись свидетельствовала о том, что даже суровые скифские цари не чурались взяток, и совет города Ольвии на такие оправданные траты был готов идти.
В кабинете стояла торжественная тишина. Члены государственной комиссии ходили кругами вокруг тумбы, многозначительно поднимая брови. Невозмутимыми были только два человека — торговцы антиквариатом из Вены. Это они привезли тиару в Париж, успев «перехватить» её у Венского Императорского музея, куда она предназначалась.
Все ждали директора национальных музеев Франции мсье Кемпфена. В эти минуты тот обсуждал судьбу Чуда с самим президентом республики. Наконец дверь распахнулась, и прямо с порога Кемпфен объявил:
— Президент с нами! — и уже непосредственно антикварам из Вены: — Итак, господа, ваше последнее слово?!
И началось то, что всегда может разрядить торжественность момента как в старом Лувре в Париже, так и на Новом базаре в Одессе — начался торг. Французские покупатели бились за святое — за бюджет страны. Австрийские же продавцы бились за ещё более святое — за бюджет своей лавки. И битва между лавкой и Францией завершилась, увы, не к чести последней. Торги были недолги.
— 200 тысяч франков — это последняя цена, побей нас Бог, — изрёк старший из венских компаньонов.
И тут же была выписана купчая на двести тысяч.
Жаль, что не все внимательно изучают Историю. А там есть поучительные примеры. Хотя бы тот, когда Иисус изгнал торговцев из храма. Торговцы из Вены вполне заслужили тоже быть изгнанными из Лувра, храма искусств. Потому что буквально через несколько дней разразился скандал. Великий день Франции обернулся великим позором.
Таки да или как?
Как всегда всё испортили журналисты — они огласили сумму сделки. И тогда антикварам из Вены учинили разборки «антиквары из Одессы», некие братья Гохманы. Это они привезли в Вену тиару, собираясь продать её Императорскому музею за тридцать тысяч. Но музей тянул, а срок визы кончался. И тогда Гохманы отыскали в Вене антикваров с фамилией, созвучной их собственной — Фогеля и Шиманского. Говорили они на разных языках, но с одним акцентом:
— Как вам эта скифская штучка? — поинтересовался младший Шепсель Гохман, выкладывая на замызганный стол тиару, якобы случайно найденную якобы крестьянами в якобы бывшей Ольвии. — Сейчас на такое большой спрос.
— Что же вы её не толкнули, если товар аж горит?!
— Цена не сложилась.
— Хорошо, сложим вместе. Здесь тридцать тысяч не дадут, надо везти в Париж. Там полно лохов, в смысле «любителей искусства», может, кто-то на вашу ермолку, в смысле тиару, и клюнет. Только об тридцати тысячах можете и не мечтать. Берите двадцать и скажите спасибо, что у нас с Фогелем сердце чистейшей пробы, а не из такого самоварного золота, как ваша тиара.
Но когда Гохманы прочитали в газетах, что венские аферисты кинули аферистов одесских и взяли за тиару двести тысяч, они чуть не поперхнулись и даже собрались снова ехать в Вену, чтобы поставить вопрос ребром, а лучше кулаком, причём, поставить под глазом. Но тут Парижу что-то ударило в голову: «А не подделку ли купил Лувр?». И уже в Одессу отправился эмиссар из Парижа, чтобы задать брутальный вопрос: так это да подделка или как? Одесса ответила ему дипломатично:
— Идиёт, ехать в такую даль, чтобы усомниться в честности одесситов! В мире нет такого ювелира, который смог бы изготовить подобную подделку!
Только директор Одесского археологического музея фон Штерн уточнил:
— В мире, может быть, и нет, но за Одессу не расписывайтесь! Побеседуйте с мсье Рахумовским. Он самасшедший! Ему главное — не деньги, а искусство. Какой-то шлимазл рассказал ему про Сайтоферна, так Рахумовский сразу потерял сон, аппетит и даже ночной интерес до своей жены Голды. Но зато какая вещь получилась! Её не то что в Лувре, её в любой витрине на Дерибасовской можно ставить.
Мсье Рахумовский
Так в нашем действе на авансцену вышел не кто-нибудь, а сам Исроэл (а для домашних — Сруль) Рахумовский, тихо проживавший в Одессе на Успенской, 36. Мсье Рахумовский таки да любил искусство и создавал шедевры «под старину». Достаточно было прийти к нему и принести книжку с картинкой, да что там книжку — просто описать что-нибудь старинное некогда виденное, и через некоторое время вы уже имели то, о чём мечтали. Конечно, за это надо было заплатить, но по-божески. Например, тиара Сайтоферна обошлась братьям Гохманам всего в две тысячи рублей.
Тут надо прояснить один вопрос: а был ли мсье Рахумовский аферистом, плодящим подделки? Ни в коем случае! Подделкой считается копия или подражание известному оригиналу, которые копиист пытается выдать за подлинник с целью наживы. Мсье Рахумовский всегда признавал своё авторство, более того, этим гордился, а деньги брал исключительно за работу. Оказывается, были в Одессе и такие ненормальные.
Вот он и признался в авторстве луврского шедевра. Францию аж передёрнуло — чтобы так тебя разыграли! Но была ещё надежда: сказать, что ты сделал тиару Сайтоферна, и таки да сделать — это две большие разницы. А вот усомниться в правдивости одессита — это уже попахивало жлобством! Во Францию тут же ушло письмо глубоко патриотического содержания:
«Господа! Чтоб я так жил, я не думал, что моя тиара попадёт до вашего Лувра. Но с другой стороны — где ещё ей быть? А кому не нравится, что работа Исроэла Рахумовского обошлась в двести тысяч — так надо было торговаться. До нас на Успенскую доходят страшные слухи, что кое-кто в Париже сомневается: а мог ли одессит сделать эту шляпу скифского царя? Послушайте, не надо сразу поднимать хипис. Отсчитайте ещё 1,2 тысячи франков, и за эти смешные деньги Рахумовский приедет в Париж и, не выходя из Лувра, сделает вам ещё одну такую же тиару. Или даже лучше, потому что, надеюсь, в Лувре у меня за спиной не будет стоять моя дорогая жена Голда со своими дурацкими советами. Поэтому 1,2 тысячи франков, и ни копейки больше — это принципиально. Иначе Голдочка увяжется за мной, и Франции мало не покажется. Зато Франция будет иметь две тиары и свой гефилте фиш в придачу.
P.S. Тиара — тоже мне проблема! Вы ещё не видели мой золотой саркофаг. Но об этом пока — ша! Рахумовский».
Продолжение читайте в газете «Одесская жизнь» №13.
