Забытые одесситы: Музыкальный капитан

В озорном фильме «Мы из джаза» непризнанному гению советского джаза Косте в минуту чёрной меланхолии друзья привозят из Питера теоретика этого нового музыкального жанра некоего капитана Колбасьева. Но всё оказывается мистификацией. Так что поколению, не заставшему эпоху рождения джаза, этот эпизод фильма должен показаться весёлым вымыслом, а фамилия «Колбасьев», будто нарочно придуманной для комедийного фильма, как и профессия теоретика джаза «капитан».

Но нет, оказывается, ничего не придумано. Был такой капитан Сергей Колбасьев — человек настолько разносторонний, что успел побывать и моряком, и изобретателем, и писателем-маринистом, и даже послом в Афганистане и Финляндии. Может быть, такую всеядность объяснит немаловажная деталь: родился этот незаурядный капитан в Одессе. Так что грядущий мужской праздник 23 февраля хороший повод рассказать об этом офицере.

Одессой рождённый

Увлечение джазом у Сергея Колбасьева тоже связано с Одессой, только не одесский джаз на Колбасьева, а он на него оказал существенное влияние. Дело в том, что наш герой, будучи послом в Финляндии, навёз из этой северной страны такое количество джазовых грампластинок, влюбившись, как тогда говорили, в «джаз — музыку толстых», что в его ленинградской квартире на Моховой практически прописался Леонид Утёсов, создатель одесского джаза, и не один, а вместе другими теоретиками и практиками джаза. В общем, дом «музыкального капитана» надолго стал первым советским джаз-клубом.

И всё же Сергей Адамович Колбасьев более всего известен как писатель. Его проза, как корабельный канат, ладно по-морски сплетённая и по-одесски ироничная, была пересыпана нежданными парадоксами, как жизнь моряка. Да, он был потомственным одесситом! В книге метрических записей одесской Покровской церкви имеется запись о рождении сына Сергея у титулярного советника, православного Адама Викторовича Колбасьева и жены его Эмилии Петровны римско-католического исповедания. Случилось это 3 марта 1899 года по старому стилю.

Оказывается род Колбасьевых имел глубокие одесские корни. Дед писателя действительный статский советник Виктор Иванович Колбасьев долгие годы состоял членом Одесской судебной палаты, и состоял бы ещё дольше, да за свои либеральные взгляды в 1890 году был отставлен от должности.

Очень важной деталью метрической записи является вероисповедание матери. Эмилия Петровна, урождённая Керауна, родилась на острове Мальте, и поныне известном вавилонским смешением языков. От матери Серёжа унаследовал «лёгкость к языкам», что обернулось для него глубоким знанием английского, французского, немецкого языков и приличным знанием ещё пяти-шести иных, включая такую экзотику как шведский, фарси и всякие восточные наречия.

Командир канонерок

И всё же маленький Серёжа не пошёл ни стопами титулярного отца, не стал развивать таланты, унаследованные от матери. Его кумиром стал дядя, родной брат его отца, Евгений Колбасьев, морской изобретатель-инженер, дослужившийся до капитана І ранга. Это он в своей мастерской изобрёл телефон для связи с водолазом, конструкцию плавающей мины и даже свой особый тип подводной лодки, в которой впервые в мире был предложен аппарат для торпедной залповой атаки.

По протекции дяди Сергей в 14 лет поступил в Петербургский морской корпус. Возможно, именно здесь впервые и проявились будущие писательские гены, правда, в обстоятельствах весьма озорных. При его активном участии было создано полумистическое общество «Арсена Люпена», сыщика, рождённого фантазией Мориса Леблана. И вот ночами в морском корпусе стали происходить загадочные вещи: на стенах появлялись фосфоресцирующие надписи, таинственным образом исчезали кляузные книги, а наутро в учебных классах сатанинских пахло серой. Эта дьявольщина заканчивалась тем, что в руках «педалей», то есть нелюбимых учителей, во время опытов вдруг взрывались колбы. А когда строгие дознаватели пыталось найти причины этой чертовщины, под колбой находили лишь визитную карточку несуществующего Арсена Люпена. Так своеобразно кадеты, готовившиеся стать офицерами, уже в корпусе боролись за свои права и справедливость.

В марте 1918 года корпус был распущен по случаю нежданно для многих грянувшей революции. Колбасьеву местом службы был определён балтийский флот. Но война на Балтике затихала, и юному гардемарину предстояла тягучая, рутинная служба. Такой оборот его не устраивал, и правдами и неправдами он перевёлся с Балтики на Каспий, где Волжско-Каспийской флотилии предстояли горячие денёчки.

Здесь состоялись две знаменательные встречи. Первая встреча во многом предвосхитила дальнейшую судьбу Сергея Колбасьева. На Волге он познакомился с Фёдором Раскольниковым, мятежным большевиком, чьё имя долго замалчивалось, и высветили нам его лишь первые «открытые» публикации времён перестройки.

А ещё где-то на юге (скорее всего, уже командуя дивизионом канонерских лодок Азовской флотилии) он близко сошёлся с Николаем Гумилёвым, трагическим русским поэтом и «неудачным» мужем Анны Ахматовой. Сам Колбасьев никогда об этой встрече потом не упоминал (скорее всего потому, что вскоре после их знакомства Гумилёв был расстрелян), а вот Гумилёв в своём программном стихотворении «Мои читатели» успел упомянуть, как некий
Лейтенант, водивший канонерки
Под огнём неприятельских батарей,
Целую ночь над южным морем
Читал мне на память мои стихи…
Так мы узнаём, что в те годы Сергей Колбасьев служил ещё в чине лейтенанта, ибо эти строки Гумилёв посвятил именно ему.

В жерновах революции

Тут в нашем прозаическом повествовании настаёт время промелькнуть силуэту романтической женщины — Ларисы Рейснер. О, в неё влюблялся с первого взгляда всяк, кто считал себя мужчиной. Но то была роковая влюблённость. Рейснер стала фурией революции. Это она послужила прототипом женщины-комиссара в знаменитой «Оптимистической трагедии» Вишневского. Революция сильно упростила нравы. На вопрос комиссара в юбке не литературного, а реального: «Кто ещё хочет попробовать комиссарского тела?» — в те годы утвердительно ответило немало достойных и недостойных мужчин. А Фёдор Раскольников вообще считал себя гражданским мужем Ларисы. Вот он-то и приревновал к ней вначале Колбасьева, а потом, разобравшись, Гумилёва, тоже пережившего влюблённость в женственного комиссара. Эту проблему Раскольников решил как истинный большевик (позднее в эмиграции об этом поведал поэт Георгий Иванов): похоже, именно Раскольников написал на Гумилёва донос. По крайней мере другого повода арестовывать того не было. Ну, а расстрелять сгоряча тогда было вообще делом минутным. Хотя по мнению современников, ежели б за связь с Ларисой Рейснер Раскольников кого-то начал карать, то должен был бы «заложить» полстраны. Ай да, Рейснер, ай да, комиссар!

Кстати, это всё очень похоже на правду, хотя бы потому, что сразу же после этого второй «подозреваемый» Колбасьев был отстранён от командования дивизионом на Волге. Возможно, его спасло то, что нарком А. Луначарский лично рекомендовал морского офицера Колбасьева на литературную должность в издательство «Всемирная литература».

Первой страной, открывшей у себя советское посольство, не удивляйтесь, был Афганистан. А первым советским послом оказался Фёдор Раскольников. Он искал надёжных людей, и тут вспомнил, что среди его знакомых один только Колбасьев знаток восточных языков, но, главное, просто умный человек, что среди революционных полпредов было редкостью. Ум был существенной составляющей дипломатической работы: давно уж не секрет, что под крышей «мирных советских посольств» всегда работала резидентура. Но среди умных, конечно же, нашёлся один дурак, который провалил дело. Пришлось команде Раскольникова покидать знойный Кабул. Но грусти особой не испытывали — их ждало посольство в Хельсинки. Здесь в этой, по сути, морской стране Сергей Викторович Колбасьев вновь окунулся в свою родную морскую стихию. Ходил на яхте по шхерам, вспомнив дядю-изобретателя, занялся радиоделом и даже изготовил прообраз будущего магнитофона — устройство для записи человеческого голоса.

В 1928 году он приехал в Ленинград. С головой ушёл в литературу. Из-под его пера стремительно, как пена из-под винта, выходили одна за другой морские книги, самой любимой, самой читабельной из которых стала книга «Поворот Все Вдруг». Один из её героев Саша Сейберт, до боли похожий на самого автора, в ней говорит: «Эскадра, идущая кильватерной колонной, повернув «Все Вдруг», превращается в строй фронта. Революция — это «поворот Все Вдруг». Он принял революцию безоговорочно и осмысленно. А вот революция, увы, его не приняла. «Беременная высокой идеей», революция породила уродцев, которые повели революционную «охоту на ведьм». Одним из первых попал за красные флажки Фёдор Раскольников. И тут же вослед началось истребление всех, кто был с ним близко знаком. В 1937 году Сергей Колбасьев был арестован, а в 1942 году в одном из ГУЛАГов прервался его жизненный путь.

Поразительно, но на НКВДешных допросах ему вменяли в вину даже «пропаганду буржуазного джаза». Но не отрёкся «музыкальный капитан» ни от джаза, ни от своих книг, ни от прошлых друзей. Как настоящий офицер он остался верен житейским и морским принципам, как и герои его книг.

Валентин Крапива