И вот однажды в Одессу приходит пора, когда под ногами плавится асфальт, на работе наступает сплошной перекур, в уличных холодильниках, как в пулемётах в былые года, закипает вода и выясняется, что 451 градус по Фаренгейту — это не роман Рэя Брэдбери, а прогноз Гидрометцентра на завтра. И тогда все понимают: в Одессу пришла жара, значит, надо радоваться и как-то спасаться.
Пляж специального назначения
Ох, это лето! Ух, эта жара! Вот когда роль спасателя от жары (или даже Спасителя) берёт на себя море. Слуги народа, т.е. наши депутаты, едут искупать свою вину в Чёрном море, причём, по ту его сторону, а народ едет искупать не вину, а бренное тело тоже в Чёрном, тоже в море, но по эту его, нетурецкую, сторону. То есть едет прямиком в Одессу. Ну, точь-в-точь как это делали наши деды и прадеды.
Это теперь всё так просто. Так вот, вы будете удивлены, просто шокированы, но когда-то в Одессе даже не знали, что такое пляж. Купаться приходилось диким способом, включая всю свою смекалку. Например, А.С. Пушкин, бывая на даче Рено на Малом Фонтане, брал жену своего друга Веру Вяземскую и жену своего начальника Елизавету Воронцову, и они шли к прибрежным камням ожидать девятый вал. А, дождавшись, обрызганные они вынуждены были снимать мокрую одежду. Что было после того, как Пушкин помогал двум дамам снять одежду, нам остаётся только догадываться. Хотя вряд ли Пушкин придумал что-то новое, природе неизвестное.
Чтобы мужья спали спокойно, пришлось строить в Одессе купальни. Кстати, не будем забывать, что пляж тоже являлся купальней. А если к тому же ему придавали статус пляжа «специального назначения», то он становился особо привлекательным. Таким в своё время стал пляж, который раскинулся у подножия нынешнего санатория им. Чкалова. Причём, как секретный объект, он был замаскирован и охранялся. Ничего удивительного, это был первый дамский нудистский пляж. Да, со всей страны сюда съезжались дамы, чтобы наглядно продемонстрировать закон единства формы и содержания. Причём, не сомневайтесь, те обнажённые формы были на таком солидном содержании, что без него на этот элитный пляж им бы в жизни не попасть.
Хочется сказать: «Здесь было на что посмотреть!» — но как раз посмотреть было нельзя, пляж был и с суши, и с воздуха закрыт для взоров. Но он пробуждал такой половой интерес, что любители бесподобной анатомии, конечно, выход нашли. Нанимались рыбацкие шаланды, покупались цейсовские бинокли. И вот шаланды, полные страданий, маячили на горизонте, причём, как бы пустые. Приобщение к прекрасному предполагало, что эстет лежит на дне шаланды на пузе, а вот уже оттуда через бинокль происходит любование и смакование пиршеством тел.
Примечательно, что это историческое место приобрело широкую международную известность. По крайней мере, среди одесских шаланд барражировали и турецкие фелюги. Турки, большие любители большого и бесплатного, прибывали к одесским берегам с ознакомительными целями. Временами доходило до того, что отгонять их от женского нудистского пляжа приходилось эскадрой адмирала Ушакова. Причём, именно здесь эскадра потерпела единственное поражение, во всяком случае, её паруса, как в повести А. Грина, стали алыми, покраснев то ли от стыда, то ли от удовольствия, при виде принятых поз и раскинувшихся форм тех мадам Брошкиных.
«Дикие» пляжи
Но в отличие от приезжих одесситы всё же предпочитали «дикие» пляжи — без всяких там топчанов, проката зонтов, доставки семечек и кабинок для переодевания (чего стесняться, когда вокруг все свои?!). Всякие Ланжероны и Аркадии презирались. Вереницы мальчишек разных возрастов с раннего утра до позднего вечера, приплясывая (потому что тротуары накаляло щедрое одесское солнце, а особым форсом было скинуть сандалии и шествовать босиком), поднимали тучи добротной сахарной пыли, спускаясь по Нарышкинскому спуску кто в Хлебную гавань, кто на Пересыпские скалки, а кто на Чёрные «шваи» (так с особым мальчишеским шиком выговаривалось слово «сваи»).
Идущие сверху неизменно интересовались у неторопливо поднимающихся снизу: «Как вода?». И тут же получали яркую, как полотна Айвазовского, и такую же точную картину: «Джусть!» — что не очень радовало, ибо означало «жуть какая холодная». Или: «Зельтерская» — что тоже не ахти как мажорило, ведь не тёплую ванну шли принимать, а после обжигающего солнца остудить его старания, нырнув со скалок в морскую волну.
Обустроенные Ланжерон или Аркадию уважались за другое — это был своего рода Клондайк. Вечером здесь появлялись старатели, а больше старательницы, женского вида, но мужского склада. Что вы хотите, ведь чтобы отогнать от застолблённых участков чужаков, как и на Клондайке, всегда требовался крутой нрав и крепкий слог. Эти очень крепкие бабёнки в очень укороченных халатиках метр за метром просеивали пляжный песок и, не удивляйтесь, находили в нём часы, кольца, а самые искушённые — и брошенных мужей, которые в их опытных руках, конечно же, не пропадали даром, а начинали сверкать с новым блеском.
Оазисы здоровья
Для тех, кому не нравилось плескаться в общей ванне под названием «Чёрное море», создавались купальни с индивидуальными мраморными ваннами. Например, в Люстдорфе одновременно открылись оздоровительные купальни и театр им. Гоголя. Вечером гоголевские типы выходили на театральные подмостки, а днём они фыркали и плескались в тёплых ваннах специальной лечебницы.
Медицинских работников может заинтересовать, как собственно был налажен процесс лечения. Процесс лечения был налажен с помощью прейскуранта. Всё проистекало в двух «оазисах здоровья», а именно: в палатках для холодных купаний и в «парниках» для тёплых грязевых и песчаных ванн.
В тёплом «парнике» морская вода разогревалась. Причём, температура определялась не по термометру, а по крику. Если больной криком кричал, что он уже здоров и гори они огнём те 20 рублей, что заплачены вперёд, подогрев прекращался. В холодных купальнях наоборот — приходилось как-то греться самостоятельно. Если в двух расположенных рядом ваннах оказывались двое мужчин, то процедура происходила под наблюдением врача, который и наполнял стаканы. Если же в одной ванне оказывался мужчина, а в соседней женщина, то процедура происходила под наблюдением всех, кто успел взять напрокат подзорную трубу.
Новаторы купального дела
А какой популярностью пользовались семейные купальни, а по сути, ванны на 10-й станции Большого Фонтана. В семейные ванны приезжали якобы с супругой якобы принять ванну якобы с оздоровительными целями. Эти оздоровительные процедуры были признаны настолько благотворными, что семейные ванны перешли на ночной режим обслуживания, а якобы супруги просто дежурили под стенами, готовые без всякого «якобы» за вполне разумную цену подарить семейное счастье каждому желающему, причём, подарить на час или на ночь (это уже в зависимости от финансовых возможностей и темперамента якобы супруга).
Здесь же дежурили, наблюдая эту человеческую комедию и вспоминая свою нечеловеческую молодость, старые одесситы с европейской внешностью и с еврейской грустью. Сидя на скамеечках, они методично извлекали из бумажных стаканчиков целительный «кефер». Делалось это прикованной к запястью ложечкой а ля Паниковский. Это был особый тип ложечки — спёртый. А приковывали её потому, что в условиях посудного дефицита на ложечку неизменно покушались. Но эти Михаилы Самуэльевичи Япончики сами некогда спёрли свои ложечки и больше на такие дела не велись.
Время шло. Изысканность и разнообразие купальных услуг в Одессе росло. Например, при желании можно было уже принять ванны щелочные или грязевые, сывороточные или молочные. Пробовали делать и винные, но этот тип ванн пришлось запретить — нашлось слишком много желающих в них захлебнуться.
Приболевшие богачи заказывали себе минеральные ванны из вод знаменитых источников Мариенбада, Канн или Виши. Причём, что удивительно, в Одессе лечебный эффект одной только ванны равнялся эффекту от ванн всех типов вместе взятых. Врачи и курортологи долго и безуспешно бились над тайной такого совмещения и умножения целебных свойств, пока её однажды не раскрыл один банщик:
— А как же им не совмещаться, ежели я ванну никогда не мою!
Вместо эпилога
Ну что ж, эту поэму о море в Одессе хочется закончить столь же поэтично. И тут на ум приходят строки признанного одесситами за своего поэта Дона Аминадо, который не раз в своей парижской эмиграции грезил о счастливой аркадийской земле, явно подразумевая нашу Аркадию, чему очень способствовала присущая ему здоровая одесская ирония:
Притворялись весёлыми, бодрыми…
Приезжали из душных столиц —
Любоваться роскошными бёдрами
Неизвестных матрон и блудниц.
Одевались в халаты купальные,
И у моря, в полуденный час,
Все глазели на груды овальные
Пожилых человеческих мяс.
Валентин КРАПИВА.
