День освобождения Украины: рассказ фронтовика о жизни и смерти, море и стихах на войне

Фронтовые спутники — Есенин и Пушкин

Худощавое, гладко выбритое лицо моего визави стало сосредоточенным. Глубоко вздохнув, он ответил:

— Хочешь узнать про мою судьбинушку? – и прочитал нараспев:

Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,
Синь очей утративший во мгле,
Эту жизнь прожил я словно кстати
Заодно с другими на земле.

— Николай Иванович, Есенина обожаете?

— Да. У меня среди семейных реликвий в особом почете аттестат зрелости с одними пятерками, тогда золотых медалей еще не было, и томик стихов Сережи Есенина. Они были моими фронтовыми спутниками и я оберегал их как святыни. Томик Есенина я нашел в разбомбленном Доме моряка в Туапсе, куда прибыл на лечение после ранения в ногу. В подвале, на грязном полу. И стихи Пушкина. Они, как говорят, пошли по рукам и ко мне не вернулись. Я «Евгения Онегина» наизусть читал. И вообще-то у меня книжная душа, если можно так выразиться.

После этих слов Николай Иванович подошел к книжной полке и показал мне по-особому дорогой для него сборник стихов Сергея Есенина в потертом, выцветшем переплете:

— Есенин дал нам ответы на многие житейские вопросы и поводы поразмышлять каждому на тему: кто я, что я на нашей матушке. А что до вашего вопроса, как по мне, так главное в жизни – усердно и честно тянуть лямку, предназначенную тебе судьбой. А это значит что? Отвечаю – постоянно быть в работе и не волынить.

Николай Иванович прищурил пытливые добрые глаза, будто вглядывался в страницы Книги памяти прожитых вот уже почти девяноста семи лет, и после раздумий попросил:

— Ты, дорогой, если будешь писать обо мне, обойдись без патетики, пожалуйста. Я не люблю хвалиться и не одобряю похвальбу в мой адрес.

— Николай Иванович, я это прекрасно знаю, ведь мы с вами знакомы много лет. И в воинских частях Одесского военного округа вместе бывали, и на полигонах решали задачи. Вы тогда были, товарищ полковник, инспектором политуправления, и ваш фронтовой и житейский опыт попадал на благодатную почву.

Мой собеседник улыбнулся и сказал, что до сих пор помнятся встречи с солдатами и офицерами, которых он учил Родину защищать. А затем поведал о некоторых вехах собственной непростой и в то же время интересной биографии.

Один из немногих выжил в первом бою

Детство выпало нелегкое, сиротское. Вместе с младшими двумя братиками и сестричкой рано остались без родителей. Дедушка Николай Артемович взял над ними опекунство. Коля старательно учился в школе и работал на стройке. И, как круглый отличник, уже наметил путь в медицинскую академию. Но возвращаясь после выпускного вечера домой, увидел толпу у здания военкомата. Там и узнал, что началась война. Парень, простившись с родными, отправился в тревожную неизвестность. Попал в казачий полк. После первого же боя многие казаки, еще мало обученные, погибли. Московому повезло – остался живым. С отходящей группой под обстрелами и бомбежками пробрался до своих, и после первого боевого крещения его направили в авиационную школу, дислоцировавшуюся в Майкопе. Пока добирался туда, ее перевели в Самарканд. И Москового перенацелили в пехоту.

Слушая Николая Ивановича, у которого удивительно цепкая память, я мысленно проходил по его боевому пути. И будто наяву видел, как он со своим третьим взводом третьей роты отбивал атаку немцев у хутора Ордонского, неподалеку от Беслана. Враги навалились танками, а у роты только винтовки да «Максим», пристроенный на колесе от телеги. Внезапно налетели «мессеры». Пришлось отступать по кукурузному полю.

Летчики нагло охотились за одиночными целями. Москового спасла глубокая яма, когда фашист, охотясь за ним, сделал две воющих пикировки. Все обошлось ранением.

После госпиталя Москового определили в саперы. Быстро научился ставить мины, побывал в разных переделках. Был второй раз ранен. Спас Боря Сидаков, не терявший выдержки и рассудительности в любой ситуации. Тащил на себе Николая через долины и горы тридцать километров.

— Не знаю, откуда силы брались. Выживал. Меня война и третьей раной «наградила». А еще имею пять контузий.

Вспоминая о вылазках в тыл врага, когда был разведчиком, о штурме Сахарной Головки под Новороссийском, напичканной казалось бы неприступными дотами, об освобождении Донбасса, Запорожья, Херсона, Николаева, Московой с горечью говорил о просчетах нашего командования. Как-то получалось так нередко, что немцы в обороне находились на возвышенностях, а это не всегда учитывалось при организации боя. И наши несли ничем не оправданные потери.

«Похоронили» по ошибке

Меня тронуло за душу то, что мой собеседник с уважением говорил о боевых побратимах: командире саперного взвода Воробьеве, сибиряке Багрове, казахе Болтабаеве, узбеке Комбарове и других.

Мы жили дружной семьей, делились последним сухарем, ели из одного котелка. Вот так. А еще расскажу, как однажды меня похоронили заживо. Был пасмурный, холодный день. Я варил кашу на костре. Ко мне подошел незнакомый солдат, протянул озябшие руки к огню. Разговорились. «Ты откуда?» — спрашиваю. «Из Ростовской области», — отвечает. «Так мы земляки, говорю, я из станицы Зимовниковской». «И я там родился. А теперь вот еду в хутор Озерский, работать там буду, списали меня — отвоевался». «В этом хуторе дед мой живет. Передашь старику весточку? Я быстренько напишу». Вручил земляку письмецо, и так на душе легко стало.

Тогда мы готовились к десанту на мыс Хако, меня ждал эсминец «Сообразительный». Когда мы вышли в море, усилился штормовой ветер и гнал большую волну от берега. Из-за этого первая десантировавшаяся рота не смогла выполнить задачу под шквальным огнем противника. Выжило всего восемь человек. Какая участь ждала нас, я не знал, но готовился к худшему. И вдруг команда – прекратить выдвижение, появились немецкие подводные лодки. И мы повернули назад. А скорбная весть о погибших десантниках уже разнеслась. Услышал о ней и мой новый знакомый пехотинец. Приехал он в Озерский, вручил письмо деду и сообщил о моей гибели. Представляете, что пережили мои родные? Тяжко об этом вспомнить.

— А мы давайте вспомним об Одессе. Сейчас вы один из немногих фронтовиков, освобождавших наш город от фашистов.

— Восьмого апреля (1944 г. — ред) в Коблево я впервые увидел море. Там лежал в голубоватой воде вверх носом теплоход «Абхазия». Подошел было поближе к берегу, а тут команда – сбор! Приказали разминировать два деревянных моста, которые почти лежали на воде. Под прикрытием боевых групп быстро провели разминирование и вскоре войска пошли через Тилигульский лиман. В ночь с 9 на 10 апреля выдвинулись к Дофиновке. Ее спешно начали покидать оккупанты, выставив мощные заслоны для прикрытия. Уже во второй половине ночи мы вышли к Жеваховой горе. Там завязался бой. С частыми перестрелками пробились к Пересыпскому мосту (я, конечно, не знал тогда, что он так называется). Должен еще сказать, что в ту ночь небо будто прорвало. На нас обрушилась холоднющая крупа вперемешку со снегом, и мы промокли как мыши.

Читайте также: История Одессы: Лев Славин получил орден по личному приказу маршала Жукова 

И Одессу освободили, и Европу

А после изгнания врасгов мне поручили составить сводку о ходе разминирования оперного театра. Этим я и занимался до второй половины дня, пока не пришел корпусной инженер подполковник Борис Митин. Он забрал мое еще не законченное донесение и сказал, что театр уже разминирован. Получилось, что я был в работе и не видел, как народ ликовал на улицах освобожденной Одессы. Но я тоже успел выпить с друзьями фронтовые сто грамм.

После Одессы сержант Московой освобождал от фашистов Молдавию, Болгарию, Румынию, Югославию, Чехословакию. И затем, после Победы, нес службу до 1948 года, занимаясь разминированием местностей, где шли бои. Потом окончил военный институт иностранных языков и после этого проходил службу во многих гарнизонах. Завершил ее в воинском звании полковника в политуправлении Одесского военного округа. Удостоен многих боевых орденов и медалей. Приведу фрагмент лишь из одного представления Москового к боевой награде – ордену Красной Звезды, подписанного в феврале 1945 года: «…уничтожил 7 немецких солдат и рассеял группу немцев, прорвавшихся в село. Проявил мужество и отвагу и одним из первых поднялся в атаку». Прочитав эти строки, я испытал гордость от того, что у нас есть люди истинной воинской доблести и чести. На прощание я попросил: «Николай Иванович, прочтите что-нибудь есенинское». И он без раздумий, с вдохновением продекламировал знаменитое «Письмо к женщине»: «Вы помните. Вы все, конечно, помните…».

Виктор Мамонтов

Фото из открытых источников, заглавное фото иллюстративное