Обычно мужчины за границей, даже если выехали на законных основаниях, ведут себя тихо и незаметно. Они, как и «домашние» гражданские, могут донатить или отсиживаться, волонтерить или нет, но в большинстве случаев это все будет «вне кадра». И лично для меня каждая встреча с мужчиной за границей – это мгновенная настороженность и дистанция. На всякий случай.
Но Антон Сушков из Харькова в Бухаресте знают практически все переселенцы. Это логично.
Из бизнесменов в волонтеры
По образованию мой собеседник инженер самолетостроения, но всю довоенную жизнь занимался архитектурой. Накануне полномасштабки, как предприниматель, имел команду из 12 человек, работавших аутсорс для зарубежных клиентов. Эта деятельность, хоть и в меньшем объеме, существует до сих пор – для тех работников, кто остался в Украине. А до вторжения работа была так налажена, что позволяла руководителю заниматься своей музыкой. Весной 22-го должен был выйти первый альбом. Не суждено.
В то же время, на всякий случай, он ходил на курсы стрельбы. Хотя в полномасштабное вторжение не верил. Жена же, напротив, боялась даже фильмов о войне, «видимо что-то чувствовала».
Я готовлюсь вернуться домой с начала 23 года. А вернее – с первого дня, как здесь очутился. И на курсы по медицине пошел, чтобы вернуться, чтобы была военно-учетная специальность. План был поехать к госпитальерам, пройти в них обучение и присоединиться либо к ним, либо как военнослужащий. И у меня в прошлом году была приемка, которой я мог передать все. Но эта девочка переехала в Польшу, и сейчас вокруг никого нет, кто мог бы подхватить всю здешнюю деятельность. И люди, в Украине воюющие, сейчас советуют делать свою работу здесь. Если это будет уже принудительно, через «Оберег», где я, безусловно, зарегистрируюсь, я уеду.
Но семью оставлю здесь до завершения активной фазы. Я считаю, мы большие молодцы, что наш 6-летний ребенок не почувствовал ужаса. Он все равно травмирован этой войной, потому что его вырвали из его жизни. Плюс он слышит постоянные разговоры об этом, общается с детьми, которые были свидетелями обстрелов и сирен. Но он не слышал взрывов, не спал в подвале, и дальше он от этого не будет слабее, когда вырастет. Я надеюсь, он сможет помочь тем из своего окружения, у кого будут проблемы. Мы его этому учим.
Антон признается, что его военные друзья, оставшиеся в живых, не упрекают за заграничную жизнь, относятся именно к нему положительно. Но чувство вины все равно есть, потому что он в безопасности, видит свою семью, жив. Чтобы не сойти с ума, загоняет себя многими гуманитарными поездками, занимается всем чем только можно. И действительно, ни один протест или митинг в Бухаресте не обходится без этого рыжего парня с мегафоном.
Я не знаю, как я сам отношусь к себе и к другим. Всё индивидуально. Я довольно часто агрессивно-отрицательно отношусь к мужчинам, которые уехали и ничего не делают. За границей нет ТЦК, бегающего за тобой, здесь реально можно делать большие вещи, даже где-то работая. Хотя бы по выходным ту же сетку уплыть, или закрыть чей-то запрос – собрать средства из знакомых румын или немцев, купить турникетов и отправить в Украину. И заниматься активной пропагандой украинской позиции. Потому что русская занимается активной русской пропагандой повсюду и всегда, а у нас если бы все стараются не высвечиваться, жить тихонько. Но надо объяснять повсюду – в очереди, в магазине, в троллейбусе, – почему и что происходит. Не умеешь – бери официальную информацию с официального сайта президента, не ошибешься. Потому что о недостатках власти можно среди украинцев поговорить, но для иностранцев мы не должны дискредитировать государство. Или езжайте в Украину и выходите на митинги там.
Об оружии и поддержке тоже можно дискутировать очень долго, но есть, например, чешская инициатива о снарядах, а в Словакии люди собрали уже более 4 млн евро сами, потому что государство отказалось. Просто люди всегда могут что-то менять. И здесь это должен делать каждый.
Антон с семьей уехал легально, именно 24.02.22. За неделю до этой даты их главный клиент из Америки предложил вывезти всю команду на 10 дней за границу и пообещал оплатить дорогу и жилье. Кто-то сказал, что поедет на выходных, кто-то отказался, кто-то уже имел билеты в Турцию, так что, дописав 22 февраля демо альбома, 23-го в Румынию с ночевкой в Хмельницком отправился только Антон с семьей и младшим братом. Утром именно там, от знакомого из Грузии, получил известие о начале ада, потому что в западном городе было тихо. Думал, уже не выпустят, надо хотя бы до границ близких довезти. Сплетен было вокруг много, жена рыдала, в машине был напуганный ребенок. Но оказалось, что уезжать никому не запрещали до вечера.
У меня была шипованная резина, запрещенная в Румынии. Так я еще бросился на шиномонтаж, просил поменять резину. Механик спрашивает – «Зачем?». Говорю, ну меня оштрафуют. Он покрутил пальцем у виска, с тем мы и уехали. А когда уехали, я растерялся: а что делать теперь? у менябыл план их довезти на границу и вернуться в Харьков, пойти в терроборону. А мы уже в Бухаресте. Я пошел в Посольство с вопросом, чем можно быть полезным, если у меня есть автомобиль. И там нашлась женщина, чей мужчина был военным в Киевской области, и она уже собирала ему медикаменты. С того момента я начал просто выносить все из аптек, фасовать, но она на своем Ренж Ровере отвозила все это в Черновцы, отправляла через Новую Почту и сразу возвращалась в Бухарест. Сначала я только этим занимался, потом начал по запросам знакомых из войска искать по военторгам и онлайн магазинам экип и снаряжение, познакомился с кучей народа – сошедшими на берег моряками их женами. Мы даже создали совместный чат, чтобы координироваться. Соберем полный автомобиль и отправляем. А в свободное время я однажды заехал на вокзал на пару часов и остался еще там на несколько недель, как переводчик. Там тогда ничего не было организовано, а людей толпа из каждого поезда каждый час. И так на кофе и папиросах по 12-14 часов в сутки – объяснять, успокаивать, помогать билеты покупать, что-то доставать…
Моряки, вспоминает Антон, в то время затягивали в Украину очень много. Тогда броники везли из Греции, потому что здесь не было. У каждого джип Мерседес чуть не скреб пузом по асфальту – броники, каски, тепловизоры, турникеты, дроны. Сейчас остались только два донатора, которые, когда получают зарплату, звонят по телефону и диктуют, что и куда их ребятам нужно. Волонтеры это все находят либо по Европе, если это очень специфические вещи, либо многое сегодня уже есть в Украине. Поэтому активисты все это собирают, моряки платят, и груз едет адресатам.
Я каждую неделю полную машину забивал и вывозил на границу маркированные посылки, а в Черновцах тогда еще работал логистический хаб Help Ukraine, который посылал все это через ЧП большими объемами. Затем начались проверки, закончилось финансирование и они закрылись. А так как я занимался именно снаряжением и они половину не брали, мне нужно было найти, как все это переправлять. И совсем случайно я встретил айтишника, который тоже что-то собирал и присылал, и через несколько дней он звонит по телефону и говорит – есть бус, небольшой, надо управлять, можешь? Мы приезжаем за тем бусом – я больше никогда не водил таких больших – это просто здоровенная одеробла L3H3, спаренные оси задние, тормоза срабатывают на третий раз, раздолбанный, ржавый: там не было ничего, кроме руля и коробки передач. И молдаванин отдает мне ключи и техпаспорт. А у меня нет категории С1. Но надо полетать по Бухаресту и все собрать, чтобы на следующий день вместе с возвращающимся в Украину волонтером отвезти на границу. И тот первый рейс был самый тяжелый для меня: почти сутки за рулем. Потом поскорее пошло. В тот раз мы догружались какими-то консервами и соками у Брианы Караджи, которую я тогда не знал, но она предоставила сопроводительные документы тоже, и мы уехали.
Антон с румынской принцессой Брианаой Караджи
Принцесса Бриана и ее фонд с первых дней полномасштабки подключились в помощь Украине. И, в отличие от многих, продолжает эту деятельность до сих пор. В то же время «случайность» свела Антона с компанией Neramo, которая торговала снаряжением, и они предложили украинцу использовать для гуманитарки их бус. А все горючее платили сами. Кстати, делают так до сих пор, считая это своим вкладом в нашу Победу.
Ну и параллельно я для них иногда что-то подвозил к границе или забирал. Получив транспорт, я поехал в Бриану и говорю: есть бус, нет гуманитарки. И она грузит гуманитарку. И так я мотался по 2-3 раза в неделю.
В 22-м году, особенно летом, был бесконечный поток: все давали все огромными объемами. Главное было – найти донора и иметь авто. И под Новый год я снова ездил по несколько ходок в неделю, потому что все хотели избавиться от каких-то излишков. Отдавали крутую одежду, тёплые вещи, сухие души, еду, медикаменты. Я болел, но ездил.
Но для этого пришлось найти фонды, которые смогут принимать груз и дальше переправлять. Меня интересовало пересылать снаряжение, но ради пары этих мешков никто ездить не будет. К тому же фонду надо на себя все это принять, как-то распределит и закроет свои запросы тоже. Поэтому всегда мы подгружали гуманитарку для трех фондов, которые я нашел.
На сегодняшний день из тех фондов остался один Хуманити-Украина, в котором Штаб возглавляет Таня. И у нас уже общие бригады, очень комфортное и эффективное сотрудничество по всем их запросам, а гуманитарка идет по всей Украине – либо в центры переселенцев, либо в прифронтовую зону, где не работают магазины и у людей нет денег. Мы прямо здесь, в нашем хабе собираем проднаборы, чтобы облегчить жизнь волонтеров в Черновцах, потому что у них там двойняк очень сильный по военным, ина гражданские грузы времени просто нет.
Сетевое соединение
К осени 22-й жизни активиста пересеклась с будущим хабом «Воля». Тогда его еще не было, а был местный волонтер Корнел и куча украинских женщин, которые хотели помогать и не знали, что делать. И Антон предложил им плести сетки. Сбросились деньгами, закупили материалы, мальчик один собрал рамку, и они начали. И со временем к привычным предварительным запросам с фронта добавились еще и сетки. Это было золотое время сеток, потому что еще была программа (50/20, — авт.), никто не шел работать, у людей были и деньги, и время плести с утра до ночи огромными объемами. Затем часть людей вернулась в Украину, часть нашла работу, процесс замедлился.
На площадке Воли мы находились до июля прошлого года. А дальше у нас уже появился свой Humanity hub со своим помещением, где один зал всего 150 м². И все это используется под сетки. Этот состав – собственность украинской компании, которая предоставила нам место бесплатно. А название – как собрат нашего главного партнера Humanity Ukraine. Но мы не зарегистрированы официально и в Румынии работаем под эгидой фонда Караджи. Этот фонд представляет нас юридически.
По сеткам сейчас мы перешли на перфорированные, потому что тупо не вытаскиваем объемы, которые от нас просят. И перебросить не на кого, потому что у всех хабов — больших и малых — сейчас очередь где-то к середине-концу лета. Именно у нас минимум 40 сеток всегда в очереди. То есть с прошлой осенью мы заказываем в Украине агроволокно – накатанным камуфляжем, нарезаем и навязываем на сетку, армируя ее. Именно так делается заводская армейская сеть. Эта технология позволяет дольше ее использовать и удобно использовать.
В настоящее время Humanity hub выдает примерно до 1000 м2/мес сеток. Ткань покупают за донат и свой счет, все валюты конвертируют в гривну и бросают «на банке».
Только заказали 10 рулонов через фирму прямо на Бухарест. Но пока оно доедет, нужно будет заказывать уже другие цвета, и это постоянный процесс, пока идет война, объясняет мой собеседник.
Когда мы уезжали из Воли, это был момент единения, если бы мы все стали друг за друга. Новое помещение не использовалось годами, там слой пыли был повсюду, но все были счастливы. Мы провели туда воду, электричество, убрали все. Трубы нам профинансировали одни, электричество другие, когда чего-то не хватало, потому что это ремонт, свои деньги бросали. Нас тогда было 10-12 человек. Потом начали соцсети развивать, какое-то количество новых людей пришли. Главное, что есть скелет, дежурство, и есть те, кто приходит хотя бы раз в неделю в час-два.
За сетки в хабе отвечает Лена, она, в хорошем смысле, наша хранительница.
На новогодние праздники и Рождество мы все встречали в хабе, потому что многие здесь один, а хаб теперь как семья. На Пасху тоже соединились: праздничная сеточка, праздничный обед – это очень клево, когда можно прийти в круг людей, с которыми ты объединился по зову сердца. Кто-то устает, перестает приходить, через некоторое время восстанавливается и приходит снова. Мы призываем приходить, потому что даже через два часа, научившись, можно добавить весомый вклад в общее дело. А в каждую сетку мы собираем для ребят такой подарочный набор из донатов. Он чисто символический, но там вкусности и гигиена. Военные потом радуются и благодарят.
Из Европы в Европу
В какой-то момент Антон начал ездить еще в Европу, чтобы обрести новые контакты. Впервые в ноябре 22-го – на крупную медицинскую выставку в Дюссельдорфе через Прагу, где учится младший брат. И еще в Берлин заехал. Там собирали очень классные аптечки и рюкзаки. Познакомился с волонтерами и там, и в Праге, и в Дюссельдорфе, где на тот момент был только центр для беженцев и небольшой состав, на котором они собирали маленькими объемами парафин.
Доноров на выставке я не нашел, но в финале включил волонтера и нагреб на две полные машины разного полезного. Там и трубки были, и перевязка, и многое. Я им говорил: вы же будете ехать назад, зачем вам это все тянут? А потом быстро искал машины и организовывал им пропуски, чтобы это все вывезти. Далее на волонтерском складе мы все пересортировали и отправили – каждый по своим военным запросам. Это был первый общий проект. В марте 23-го я снова к ним попал, и там уже беженцами не занимались, а только собирали на нужды Украины.
Главная у них – Марина, девочка из Донецка, выехавшая в 14-м, очень мотивирована. Сейчас у них гигантский состав, работают от фонда Ukraine Hilfe, и проекты один за другим уносятся: то в реабилитационный центр что-то передают, то оборудование и форму для пожарных, машины из Англии перегоняют. Плюс это западный крупный промышленный регион, там можно что-то догружать в местные фуры. Ибо немцы, как оказывается, гораздо больше включены в нашу Победу, чем румыны.
А потом я уже на какие-то выставки ездил по бусу, попутно что-то куда-то перевозил между Польшей и Германией, и собирал для своих запросов «нечто интересное». Поэтому мы закрыли крутыми вещами многое по стабпунктам для меди.ков и по эвакуации. Но сегодня, чтобы собрать гуманитарку, нужно очень настойчиво поработать. Однако сеток по объему стало гораздо больше. Могу иногда полбуса забить просто сетками.
Ну и еще мы с Брианой Караджа немного заботимся о брошенных животных. Их много у границы оставили, когда выезжали, и мы работаем с несколькими большими приютами во Львове и Черновцах, которые забирали этих животных в 22 году. А также по понятным причинам беспризорных животных много в прифронтовой линии. Недавно через Бриану снова прислали 8 паллет собачьего корма. Но главное, что он понимает основное направление – военное. У нее есть осознание: чтобы стало меньше беженцев, нужно закончить войну, а чтобы закончить войну, нужно россию победить. А для этого нужно помогать фронту, а не мечтать о договоренностях. С людьми, которые понимают это, очень легко работать.
Отдельное направление деятельности харьковца – мастер-классы по тактической медицине. Это, во-первых, потому, что он работает с прифронтовыми медиками и должен знать, что им нужно и как это проверить на качество. Поэтому во время первой поездки в Европу на бусе Антон посетил курсы боевого медика в Польше. И жил рядом с двумя ребятами и инструкторами из Украины, которые тоже проходили это обучение.
Они были специалистами первого уровня, а шли на более высокий уровень. Так они мне очень многое дали вне курсов и знаний, и практики, потому что до этого у меня был только мастер-класс от Красного Креста. В ту неделю, что шли курсы, я почти не спал. Зато сдал экзамен — практический и теоретический и получил сертификат.
Во-вторых, здесь важно объяснить людям, почему на медицину обязательно нужно донатить, почему она заканчивается так быстро, и к чему приводит, если медицина некачественная. Для примера – турникет нужно установить в течение трех минут, а норматив по установке минута. Ибо через три минуты человек стекает при артериальном кровотечении. И ты должен это уметь, и турникет не должен порваться в этот момент.
Это все не только боевые случаи, но и жизненные: лопнуло стекло, перерезало артерию, велосипедисты попали в ДТП – паховое кровотечение, байкеры перевернулись, какая-то ситуация во время активного отдыха, еще что-то. Когда человек прошел курсы, он не потеряется в такой момент. А в Украине это должны знать все, потому что прилететь может, куда угодно, и минимальная аптечка должна быть у каждого. Ибо на турникет «Сечь», какие-то перевязочный набор, перчатки, бинт для тампонады, давящая повязка – где-то 1000-1500 может собрать каждый. К сожалению, я знаю много людей в Украине, которые даже на третий год войны не знают, как оказывать первую помощь. А в принципе и европейцам в современном мире это не будет лишним. Идет война. Она, в худшем случае, может прийти и в Румынию, и в Польшу. Поэтому каждый должен сделать большее, чем он может. Можешь сдать 5 грн – нашкребы десять. Можешь выделить два часа на какую-то активность, которая поможет войску — выделили больше.
Все должны помогать и все должны переступить свой лимит, потому что люди на фронте переступают его в каждую секунду, там им нужно делать вещи, на которые они не заточены, не хотели, не могли, но должны просто выжить, и уничтожать противника, считает мой собеседник.
По его мнению, если каждый будет делать немного больше, эта волна будет набирать бешеную амплитуду поближе к фронту.
То есть здесь ты колыхнул немного, но больше, чем ты мог, ты уже вспыхнула Вселенная, и она пошла отзываться. И в конце войны лично я хочу видеть, чтобы вся россия горела, и наши танки заехали в москву. Для меня это идеальная картинка. Но я не думаю, что это нечто реальное. Более реальное – переговоры на наших условиях, о которых они будут умолять. Однако для этого нужно столь много оружия – втрое больше, чем нам уже обещали. И специалистов, которые смогут его обслуживать.
Армия – это структура, которая будет работать в любом случае с любимым материалом, у нее задача воевать и не пускать врага дальше. Будет оружие и специалисты – будет воевать оружием. Нет – будет воевать людьми. Ибо, если сдаются территории, страдает население, открываются новые застенки, уничтожается все.
После войны я хотел бы продолжать жить в Харькове, восстанавливать его, потому что у меня есть команда, мы можем включаться в этот процесс на профессиональном уровне. Правда, для этого, на мой взгляд, должна быть 300-километровая зона, как Израиль сделал в Ливане. Но сейчас ничего об этом не известно, поэтому пока работаем там, где мы наиболее эффективны для Победы.
Наталии ШЕСТАКОВА
Фотографии из архива Антона Сушкова
Материал создан с участием CFI, Agence française de développement médias, как часть Hub Bucharest Project при поддержке Министерства иностранных дел Франции.
