Александр Иванович Куприн был из тех писателей, кто спокойной жизни не признавал и всегда искал приключение на своё писательское, мягко скажем, перо. Для таких «подвигов» обычно нужен достойный полигон, и, похоже, Куприн его нашёл во всегда нарывающейся на любую креативность Одессе. Они были похожи друг на друга, Куприн и Одесса, и потому их так тянуло друг к другу.
Экстрим прошлого века
Интересные люди живут рядом с нами. Наши олигархи, образно говоря, ломают голову, как бы заработать побольше денег, а, заработав, как бы голову сломать не образно, а натурально, прыгая с парашютом, гоняя на гоночных супер-пупер моделях, цепляясь в горах за какие-то крючья и жизнь попеременно — что раньше оборвётся. Это называется «экстрим». И невольно задумываешься: а ведь им есть с кого брать пример. Увы, этот человек не вырос до олигарха, но жить без экстрима Александр Иванович Куприн не мог — постоянно искал какой-то экзотики.
Тут широкое поле для экспериментов открывала Одесса. В Одессе он летал на аэропланах «Фарман», которые в то время были, по сути, этажеркой с моторчиком, здесь, дабы побить рекорды высоты, забирался в корзину воздушного шара, такую сомнительную, что нынешняя хозяйка не понесла бы в ней с Привоза даже картошку, в Одессе Куприн опускался в морскую пучину в водолазном костюме, о водонепроницаемости которого никто не посмел бы шутить даже в дурном анекдоте.
Тестировать себя на спортивность Куприн начал давно. Был такой выдающийся мастер французской борьбы Владислав Пытлясинский, организовавший сначала в Петербурге, а затем в Одессе (в 1905 году) Атлетический институт. Газетчики того времени язвительно писали об институте Пытлясинского, что в него принимают без экзаменов и сразу на третий курс травматологического отделения. Надеемся, никто не сомневается, что одним из первых и лучших учеников той борцовской школы стал Куприн, превзойдя успехами другого ученика, самого Ивана Поддубного.
Борьба стала его любовью на всю жизнь. Как знатока французской борьбы Куприна не раз приглашали судьёй на Всемирные чемпионаты, которые устраивались чуть не в каждом цирке России. Обладая всяческими талантами, Александр Иванович был лишён таланта отказывать в просьбах, этим и пользовались устроители тех чемпионатов, понимая, что увидеть вживую Куприна может быть, много интересней, чем увидеть, как с арены уносят полуживым борца-профессионала с устрашающим псевдонимом «Чёрная маска», только что получившего по полной от какого-нибудь одесского грузчика, всего лишь любителя, но любителя навешивать профессионалам по полной.
Русалок не встречали?
Нельзя не рассказать ещё об одном «подвиге» Куприна, но вначале важная предыстория. Где-то в середине 1905 года в российских газетах промелькнуло загадочное сообщение. Речь шла о происшествии в Балаклаве. По слухам где-то в тех местах в 1854 году ещё в Крымскую войну в результате сильной бури затонул английский винтовой пароход «Чёрный принц», который вёз жалованье англо-французской эскадре. Как писали газеты: «Шестьдесят миллионов рублей звонким английским золотом упокоились на морском дне». Как тут было не разволноваться адмиралам Черноморского флота, подумать о прибавке к своему жалованью?! И вот в 1905 году из опытных водолазов была сформирована команда для поиска законного военного трофея. Но когда очередь спускаться под воду настала самому опытному в команде Тимофею Сильчуку, случилось нечто необъяснимое.
День был солнечный, видимость отличная. Водолаз достиг глубины 20 метров. И вдруг старшина, страховавший работу водолаза, обратил внимание матросов, качавших воздух под воду:
— Братцы, что за чёрт! Вроде Тимофей с кем-то разговаривает на дне.
Тогда под водой объяснялись жестами — других средств связи не было. Матросы начали шутить:
— Это Тимофей русалку встретил, уламывает барышню.
— Или с морским дьяволом спорит, как будут золотишко делить.
Но тут Сильчук верёвкой подал сигнал: «Срочно поднимай! Опасность!».
Водолаза подняли, а когда сняли шлем, все онемели: Тимофей, не старый ещё человек, враз стал седым, хотя уходил под воду без единого седого волоса. На все расспросы: «Что случилось?» — только невнятно мычал и мотал головой. А через несколько дней, когда отошёл от шока, подал прошение об отставке. Что его заставило так поступить — не объяснял. Только сказал: «Никогда больше не спущусь в море». И слово сдержал. Переселился из Севастополя подальше от моря и даже перед смертью не открыл тайны.
Куприн явно знал об этом случае. И вот в 1909 г. упросил одесское портовое начальство дозволить ему спуститься в водолазном костюме на морское дно с Андреевского мола. Никому, даже друзьям, не объясняя зачем. Кто-то шутил, что это он хочет познакомиться с русалкой. Одесские газетчики о цели погружения высказали предположение: «Чтобы набраться впечатлений и достоверных деталей для новой повести «Листригоны», где есть глава «Водолазы». Трудно сказать, набрался ли лично он нужных впечатлений, но его костюм в тот день набрался воды, просочившейся в далеко неидеальные соединения водолазного снаряжения. Подводное путешествие пришлось прервать. Но, зная неугомонный характер Куприна, похоже, ему всё-таки хотелось разобраться с той балаклавской загадкой.
Мы, брат, живучие
А год спустя Александр Иванович почувствовал, что из морских глубин пора воспарять к небесам, причём, не фигурально, а натурально. Тоже всё сложилось как-то не шаблонно. Сидели с борцом Иваном Заикиным в пивной у Брунса в доме Вагнера на Дерибасовской. Пиво было свежайшее, пенилось, как облака в небе в тот день. А Заикин возьми да заикнись:
— Теперича в силу моды каждый известный спортсмен должен быть авиатором. Хочу и я в небе побывать Начну летать.
— Ванюша, дорогой, дай слово, что первый, кого ты поднимешь из пассажиров, буду я, — схватил его за руку Куприн.
— А не струхнёшь?
— С тобой ничего не страшно! А чтобы и ты слово не забыл, от сегодня за пиво буду платить только я — как напоминание.
И вот на календаре и афишах 1910 год. Одесский ипподром. Далеко за конюшнями открылись широкие ворота дощатого ангара, и солдаты местного гарнизона выкатили на дорожку жёлтый «Фарман». Волжский богатырь Заикин уж застёгивает жёлтое кожаное пальто. Куприн своё пальто напротив сбрасывает, чтобы облегчить вес, и надевает шведскую куртку. К нему подбегает мальчик-газетчик с пачкой газеты «Одесские новости». В публике шумок: неужели будет разбрасывать с воздуха газеты? Но нет, газеты ловко запихивает под куртку — на высоте 300 метров такая холодрыга, что впору задубеть. Это для утепления.
Куприн маленькую кепочку с пуговкой поворачивает козырьком назад и, кряхтя, лезет в кабину, прямо за спину пилота. Боже, какое там тощее детское креслице, а он-то здоровяк. Надо бы ногами обхватить впереди сидящего Заикина, да ногу сводит ужасная судорога. Хочет попросить друга повременить хоть минуту. Но заработал мотор, чихая касторовым маслом. Теперь хоть стреляй из пистолета, уже ничего другого не слышно. До нестерпимой боли вжимает ногу в какую-то вертикальную стойку, судорога отпускает, но уже не до неё.
Земля закачалась, а трибуны и вышки ипподрома стали стремительно уменьшаться и уплывать — «Фарман» уже летел, а восторг обо всём заставил забыть. Полёт ошеломительно прекрасен. Но надо возвращаться к ипподрому, зрители ведь заплатили, чтобы видеть все подробности. Заикин начал разворот. И тут предатель-ветер, который раньше помогал, подгоняя в спину, ударил в лоб, борясь с Заикиным за контроль руля. Но бороться с Заикиным, чемпионом мира по борьбе, даже ветру не под силу.
Тогда ветер накренил самолёт и понёс его на три тысячи зрителей. Скрипучей этажерке, какою, по сути, был «Фарман», уже бессмысленно давать команды. К тому же ветер донёс крик Куприна:
— Ваня, людей погубим! Глуши мотор, иди вниз.
Самолёт упал на дорогу у соседнего еврейского кладбища, не зацепив могил — ловок был Заикин. Удар отбросил его метров на пять. Первым пришёл в себя Куприн, бросился на помощь другу. Положил под голову свою куртку:
— Ты как, старик? жив?!
— Да куда я денусь! Скажи лучше: мотор цел?
Вопрос архиважный, за мотор «Гном» Заикин в залог выложил все свои деньги. Куприн расхохотался:
— Да куда он денется! Вы с ним живучие!
А потом, греясь чаем в буфете, взяли слово друг с друга:
— Ваня, все твои коллеги-лётчики поубивались. Я хочу видеть тебя на земле. Дай слово, что завяжешь с аэропланами.
— Тогда и ты, Саша. поклянись, что не будешь больше пытать судьбу и лезть на рожон. Ты людям нужен, они тебе за это честь дают.
Что сказать, Заикин слово сдержал, а Куприн так и не захотел распрощаться с риском, верил, что судьба его сторону держит. Вот в 1937 году после того, как с ним «поработали» сталинские дипломаты, вернулся из Парижа в Россию. Но, видать не того выбрал покровителя, да и с годом промахнулся. Но ведь и это своего рода экстрим.
