Тайны Аркадиевской балки: что скрывает курган над прудом в одесском парке?

В середине 1950-х на бывшей Голопузовке, трущобной околице Одессы, по обе стороны от Ново-Аркадиевской дороги, осью которой был Шампанский переулок, военные задумали строительство жилого дома. Однако уже в самом начале земляных работ по выемке грунта под будущий фундамент строителей ждала страшная находка — на глубине чуть более метра огромное количество человеческих костей. Строительство было свёрнуто, а на месте обнаруженной строителями братской могилы был насыпан курган. Аборигены Голопузовки вспомнили, что во время оккупации Одессы Правый берег Аркадиевской балки с открытыми стволами заброшенных штолен, где добывался в своё время строительный камень-ракушечник, стал при румынах жутким местом казни заложников, в числе которых в начале оккупации преобладали одесситы еврейского происхождения. Так и повелось у местных называть курган недоброй памяти «Еврейской могилой».

Пройдут годы и вот, в середине 1980-х, я вновь услышал, что курган в дендропарке над прудами Аркадиевской балки — это братская могила жертв оккупантов.

Пройдет ещё 10 лет — и вот в мои руки попадает карта немецкой аэросъёмки Люфтваффе от августа 1944 года. На ней уже совершенно отчётливо были видны не только горловины прежних шурфов, но и исчезнувшая к концу 1960-х прежняя Голопузовка.

Наконец, в 1997 году, по моему сценарию известный в своё время режиссёр Одесской киностудии, Александр Игишев, снял триптих «Расстрельные поколения». В качестве консультантов были приглашены легендарные деятели «Мемориала» — Роман Шувалов, Николай Данилов и Валериан Сирота. Однако на сей раз привлечь внимание гражданского общества Одессы к забытым жертвам оккупации не удалось, поскольку в демонстрации «Триптиха» на городском телевидении было отказано по причине «отсутствия коммерческой составляющей».

И вот, не иначе как по Воле Провидения Господня, весной 2017 года состоялась совершенно случайная встреча у домиков Ипподрома, более известных у одесситов под названием «Шанхай», с Тамарой Александровной Учановой. Из разговора с ней, как непосредственного очевидца трагедии, меня буквально ошеломил рассказ о событиях 1944 года в Аркадиевской балке…

Тамара Учанова

Напомним, румынские оккупанты убивали одесситов не только в гетто, не только расправлялись с ними в концлагерях и тюрьмах, но и уничтожали их, как заложников. При этом не менее трагичным было то, что зверства оккупантов по отношению к заложникам были ответом на вылазки т.н. «одесских партизан», проку от диверсий которых в военном отношении не было никакого. Причём заложниками румын во время оккупации были не только жертвы этнического, но и политического геноцида. Другими словами, кроме евреев, ими были военнопленные, участники одесского сопротивления оккупантам, партизаны, коммунисты, партийные работники, члены их семей и офицеры Красной армии, отказавшиеся пройти под страхом смерти обязательную регистрацию в румынской Примарии.

И вот, поздней осенью 2017 года, мы с Владом Балинским и кинооператором Юрием Рухом с помощью Тамары, определяемся во времени и месте давних трагических событий. Они происходили в окрестностях Ново-Аркадиевской дороги, где от правого берега одноименной балки до нынешней улицы Говорова располагалась II База довоенного Одесского Зелентреста.

В том углу нынешнего парка, где сейчас сходятся улица Говорова и Центральная Аллея парка, и жила на «голопузовском» хуторке с родителями сама Тамара. Вот её бесхитростный рассказ.

— Здесь были разбиты цветочные грядки, — ведёт нас по парку Тамара, — а там стояли оранжереи, попадались и деревья, но мало, в основном, тут было настоящее поле цветов… Где курган насыпан, там был шурф глубокой штольни… Когда я начинаю вспоминать войну, румынскую оккупацию, начинаю реветь… — Там сильно много людей погибло, последних, румыны убили в балке 8 апреля.

Накануне того страшного дня на Пироговской прогремел взрыв. Это на углу Пироговской и Французского бульвара взлетела в воздух телефонная станция оккупантов, размещённая в бывшем здании особняка мадам Стороженко. А на следующий день в Аркадийскую балку после свирепой облавы пригнали последних заложников.

Та, последняя расправа оккупантов над одесситами особенно запомнилась голопузовцам, поскольку они, в том числе и Тамара, не только слышали, но многие и впервые увидели казнь обреченных людей…

Несмотря на смертельную опасность для себя, говорит Тамара, нам тогда удалось спасти еврейскую семью, — бабушку и двоих её внуков. Звали её Фира, отчество ей было Яковлевна, имена у внуков — Ромка и Яша. …

Уже вечерело, арестованные жались друг к другу возле открытого ствола штольни. Кругом было поле, усеянное всходами цветов Зелентреста.

— Здесь, — протягивает руку Тамара, — пионы, там были посажены розы. Эти пионы я запомнила на всю жизнь! Тогда в апреле было очень тепло и сильно шли дожди, и пионы сильно дали в рост…Они ещё не цвели, но сам куст пиона поднялся почти мне по пояс … Недалеко от шурфа было спиленное большое дерево и тогда Фира решилась: — Когда конвоир на минуту отвернулся, она сильно толкнула Ромку, он упал на землю и пополз, за ним младший, за ними Фира. Так они, незаметные в зарослях пионов для румын, заползли за дерево, и там спрятались. Конвоир оглянулся и стал с удивлением шарить глазами по сторонам, мол, здесь же были арестанты — и вдруг нет. К тому же Фире и детям несказанно повезло, что румыны были в тот раз без служебных собак…

Когда мы, дети, стояли и смотрели на место казни, мама подкралась поближе к беглецам и стала показывать рукой, куда ползти, чтобы спастись. А ползти дальше надобно было к большой яме, которая с осени была полна листьев. Ромка прыгнул, за ним братик, а затем их бабушка Фира. – К яме подошёл сосед, дядя Хома, и сказал : «Сидите и не рыпайтесь». Фира с детьми, и без того в ужасе, забились в уголок ямы…

— Почему удалось укрыться-убежать от румын Фире с детьми? — продолжает Тамара. — Потому что, как мы потом увидели, румыны в тот день кого-то ждали. В это время со стороны Фонтанской дороги, по Зоопарковой, подъехали к штольне две чи три легковые машины. Вышли пьяные офицеры, — румыны и немцы… Смех… Крик… Команды…Ребята, этого не объяснить, до сих пор страшно вспоминать! Какой поднялся истерический крик обречённых людей, там были даже семьи с детьми! Они поняли, что наступили их последние минуты попрощаться с жизнью, что они в последний раз видят друг друга, что сейчас они сгинут ни за что…

Румыны выставили заложников по краю «расстрельного» шурфа и начали в них строчить из автоматов. Люди цеплялись до последнего друг за друга, но все равно с жуткими криками падали в шахту… С тех пор я не переношу детского крика… Мама говорит: быстро уходим отсюда! Если бы не вечер, ещё бы и нас, как свидетелей, румыны «под горячую руку» у той штольни и ухайдохали.

А тут к нам, откуда ни возьмись, бежит малышка, годика три, и кричит: мама, мама! Ручки протянула к моей маме Наташе, и та взяла её на руки. Тогда из-за дерева, где до неё спряталась Фира, показалась мама ребенка, тоже еврейка. И что удивительно, конвоир-румын увидел её, но стрелять не стал, видать, и среди них были люди, а толкнул её к нам, и все вместе мы забежали в наш двор.

Эта молодая женщина ничего у нас не просила, она только схватила свою малышку на руки и ушла к двум большим оранжереям, где и спряталась, но плач ребёнка соседи слышали до утра. Эта женщина, видать, жила где-то рядом. Соседка, когда выносила «ночное ведро» видела, как она, с малой на руках, побежала в сторону Аркадиевской дороги. Так и спаслись эти люди…

Только удостоверившись в том, что расправа с заложниками свершилась, румынские и немецкие офицеры, наконец, убрались на машинах с места казни.

Тогда сосед дядя Хома с мамой велели мне незаметно пробраться к яме. Оттуда детский голосок: «Дядичка, я хочу сильно пить!» У соседа дяди Хомы был кувшин, он набрал полкувшина воды, закрыл тряпкой и на верёвке спустил его в яму, и сказал — «Подождите, сейчас пошукаем вам еду. Хотя мы сами перебивались с хлеба на воду, но всем миром с соседями собрали, кто во что горазд.

Здесь другая беда, на горизонте — грозовая туча идет с дождём. От Аркадии шла первая весенняя гроза. Что делать? Как их спасать? Решили перепрятать их на чердаке. Дядя Хома спустил лестницу, вытянул одного пацана, другого за руку — и на чердак. После этого успели забрать Фирочку, и тут началась гроза, и всю ночь лил страшный дождь…

Так мы пережили бессонную ночь. Наступил день 9 апреля, и вот вечером Фирочка говорит нам: «Я иду домой!» — «Куда домой? — «Ребята останутся на чердаке, а я иду домой на Пироговскую. У меня есть ключи от квартиры».

Как оказалось, Фира жила где-то на Пироговской в одном из дворов под №№3, 5 или 7.

С соседями кое-как собрали Фиру, нашли косынку, принесли ей домашний халат, а обуться не во что. Дядя Хома говорит: «Вот тебе носки, иди в носках. Тут у соседки нашлись, кстати, галоши, но они оказались малы на Фиру. Тогда Хома взял и обрезал носки. Фира одела галоши, как туфли, упрятала кудри под косынку и ушла в ночь.

Наступило утро — Фиры нет! Наступил час дня, два часа, три — Фиры нет! Пацаны ревут: “Где бабушка? Где бабушка??”.

И вот, наконец, ближе к вечеру Фира вернулась с Пироговской. Принесла внукам одежду переодеться, и сама уже не замурзанная, а чистенько одетая.

Мы выкупали мальчиков в лохани, и Фира этим же вечером 10 апреля их забрала с собою, но сказала: “Ухожу ненадолго. Я приду к Вам”. И она взяла маму за руку, посмотрела ей в глаза и молвила: “Я обязательно принесу подарок тебе, Хоме и соседке!”.

Прошло какое-то время, опять же вечерком, Фира приходит к нам во двор и до моей мамы: «А я к вам с гостинцем». Встретились, как родные, поцеловались, обнялись. Фира была красиво одета. Мы зашли до хаты, Фира развязала свою торбу и мне: «Иди, позови ту женщину, что дала мне халат. Мы позвали болгарочку, тётю Веру и бабушку Женю. Сначала Фира вытянула из торбы большой красивый отрез и подарувала маме на юбку, тёмно-синий, шерстяной, и это в то нищее время! А на платье дарит маме очень большой отрез ситца, белый ситец в голубенький цветочек, такой нежный, красивый. До сих пор жалею, что ситец пришлось проесть (т.е. продать на «чёрном рынке») в голодуху 46-го.

Вере, болгарочке, она подарила, хлопцы, не поверите, шикарный, тёмно-зелёного цвета платок. Я его до сих пор забыть не могу! Да что там платок. Настоящую шаль, с кистями, и розы, розы, как живые на нём, и сказала: мы ещё увидимся. Но судьба распорядилась иначе.

Как вскоре выяснилось, Фира получила письмо из Винницкой области, Немировского района, село как звали, запомятовала, от своей родной сестры, которая была замужем за каким-то начальником. Через какое-то время сестра приезжает и сама и забирает Фиру с внуками с собою. Таки мы их потеряли насовсем, — заканчивает свой бесхитростный рассказ Тамара о подвиге простых одесситов, достойном Праведников мира…

Фото предоставлены автором