Бегство из оккупации: почти шпионская история херсонского журналиста (видео)

До войны Константин Рыженко активно занимался журналистикой расследований, разоблачал коррупционные схемы местных политиков, но, по его словам, геополитика – не его тема. Однако у него дома тревожный чемодан был и до войны, потому что из-за своих расследований мужчине приходилось быть осторожным и в мирное время.

В начале марта, когда Херсон оккупировали, Константин вместе с другими горожанами стал заниматься волонтерской деятельностью. Он помогал людям доставать необходимые лекарства, в том числе почти закончившийся в городе тироксин: волонтеры привозили его в гуманитарный штаб обходными путями.

«Многие люди были ранены, задержаны, некоторых убили при попытке создать «дорогу жизни» и привезти лекарства. Мы были какое-то время, как в блокадном Ленинграде»,

– вспоминает Рыженко.

С первых дней войны Константин вошел в Херсонское партизанское движение.

«Была часть людей, с которыми мы сначала, в первые дни оккупации, встретились и проговорили много моментов, создали спящие группы партизан. Кто-то из них был активистом. Многие «проснулись» сами по себе. Одни ребята еще в первые дни, когда россияне только заходили в город, приехали и говорят: «Сбросим железнодорожный поезд по магистрали, спустим его, чтобы он лежал поперек дороги, и оркам нельзя было перебрасывать технику». Другие сливали топливо из канистр, из цистерн. Во время оккупации партизаны выслеживали, расстреливали, травили, взрывали, «бавовну» делали»,

– рассказывает Константин.

Рыженко собирал информацию для военных и партизан, а также выслеживал коллаборантов. Он объясняет, при каких условиях люди соглашались сотрудничать с врагом:

«Некоторые коллаборанты долгое время получали деньги от россии и не думали, что будет какое-то наступление и война. Они говорили: «Что нужно? Вы нам даете тысячу долларов, а мы здесь рассказываем что-то о России и скрепах». Они даже не сильно включались в эту тему. Пришла методичка: «биолаборатории», «разделение Украины». Они такие: Почему бы и нет? Они не думали, а «русский мир» пришел и заставил их что-нибудь делать. ФСБ – это как черт на левом плече, который постоянно находится рядом и говорит: «Хочешь, помогу, а?» У тех, кого удалось отследить, были разные истории: кого-то когда-то от взятки «отмазали», кого-то – от какого-то ДТП, кому-то помогли занять должность. Просто есть профессиональные «ватники», которые изначально были «скрепнми», с четким душком «русского мира», а есть – городские сумасшедшие, которые при других обстоятельствах не могли реализовать себя в жизни. У нас один коллаборант – какой-то там язычник. Он весной землю тр…ет, чтобы плодородие было. Ему хотелось какого-нибудь признания общества. И тут пришли россияне и спрашивают: «Чего ты хочешь?» Он в ответ: «Я могу вам помогать и землю тр…ть». А они: «Ну ок, весна не скоро, а помогай сейчас»

Константин рассказывает: в первые дни оккупации у российских военных был приказ гражданские структуры не трогать, но когда на митингах люди полезли на технику, в город зашла Росгвардия «СОБР» – силовики, непосредственно работающие с населением. И вот тогда в Херсоне начались репрессии.

«Многих моих знакомых убили, многих забрали. И ребята, которые были партизанами, я знаю, что некоторых расстреляли – тех, с кем именно я работал»,

– говорит Рыженко.

Чтобы не попасть в плен, Константину приходилось маскироваться, менять адреса проживания, ходить по подворотням.

«У меня, как у шпиона, было четыре паспорта – по ним я перемещался по городу. У меня были заготовленные телефоны с цифровыми личностями, которые соответствуют паспортам. На каждом телефоне я вводил определенные поисковые запросы и вел себя так, как бы вел себя человек той профессии, которой я представлялся. На тот момент я уже наделал дел на несколько расстрелов, но меня успели предупредить, потому что сначала россияне пришли не по тому адресу, где я был. Мне очень повезло: я буквально за пару дней до этого оттуда съехал»,

– вспоминает Константин.

Для того чтобы выехать из оккупации, Константину пришлось изменить внешность: перекрасить волосы и надеть цветные линзы. По легенде, Рыженко уезжал из Херсона для того, чтобы отремонтировать ноутбук.

«У меня будто бы сгорела видеокарта. Это было невозможно проверить без технического вмешательства. Я ехал с этим пакетом, с кучей деталей. Русские мне приказали: «Показывай, что там у тебя». А я сказал: «Ребята, пожалуйста, только болты не рассыпьте, я потом это не соберу, давайте сам покажу». Они даже сумку не проверяли, потому что я настолько «затротом» выглядел»,

– объясняет Рыженко.

Когда Константин добрался до подконтрольной Украине территории, его неприятно поразило поведение людей.

«Я думал, что здесь люди бегают, патроны подносят – кто-то их там клепает на станке. А я смотрю, здесь люди в кафе сидят, вино пьют. Воздушная тревога, а они такие: «Как-то душно тут». И я: «А что здесь происходит вообще? А ну быстренько, поторопитесь, там люди в пыточных сидят, вы что?» Я уехал из оккупации на войну. У меня ни оккупация не закончилась, ни война – у меня просто появилась возможность более эффективно применять свои возможности»,

– говорит Константин Рыженко.

Читайте также:

• Переселенцы в Одессе: три показательных истории;
• Как житель Херсонщины от «русского мира» бежал;
• Жизнь в оккупации: Все украинское стало «русским»;
• Украинцы в оккупации: «в Херсоне мы не видим «хеппи-энда».

Фото: скриншот с видео