Актриса Елена Ильенко: «Раны наши еще долго будут кровить и болеть»

Вадима Герасимовича Ильенко коллеги и кинокритики называют Мастером украинского кино. Елена – часть большой кинематографической семьи, где каждый – самородок высокой огранки. Мы с нею встретились в Бухаресте и это знакомство я буду сберегать в шкатулке самых ценных своих человеческих открытий.

– Из чего состояла Ваша довоенная жизнь?

За пару месяцев перед началом полномасштабки закончились съемки в картине «Дім за склом» режиссера Тараса Дроня, которая в этом году выйдет на экраны. Это была мегаинтересная работа, невероятная просто. Помимо этого, был театр «Жарт» – любовь всей моей жизни – шесть абсолютно таких в хорошем смысле крейзи-женщин, которым удалось возродить свою блистательную программу почти 20-летней давности. Мы даже взяли приз на одесской «Комедиаде» за год до вторжения. Кроме актерства, у меня были все те мастер-классы, которые я веду сейчас и тут, в Бухаресте – телесные практики, стрейчинг-релакс, «Слово и голос», психотерапевтическое фотопозирование.

А тогда, накануне вечером у нас был спектакль в центре Олеся Курбаса. В воздухе уже звенела тревожная напряженность, от каждого сообщения подкашивались ноги, руки дрожали, но спектакль надо было отыграть, а он пластический, физически очень сложный, много движения без слов. И у нас полный зал народа, люди в проходах. Я в какой-то момент просто силой воли выключила телефон, сказав себе: если начнется все вот прямо сейчас – мы узнаем об этом после спектакля. И мы каким-то чудом отыграли на ура – зрители плакали, смеялись, все обнимались, целовали, цветы дарили, фотографировались и никак не расходились, потому что было ощущение, что ужас надвигается неотвратимо.

– Как полномасштабная война вошла в Вашу жизнь?

После спектакля я ехала по очень тихому ночному городу, абсолютно прекрасному, и было ощущение, что все замерло, и надо запомнить каждую секундочку этой тишины. Я провалилась в сон под утро и пропустила семь звонков от дочки. Уже только увидев их, поняла все. И первая мысль была – запастись кормом для собаки. Вскочила в машину и помчалась в Эпицентр. Потом, как было рекомендовано, стала набирать воду. Уезжать не собиралась. Но глядя на дочку, в каком она состоянии, решила, что ей нужна помощь. А их работодатели сразу же перевели фирму на Западную Украину. И я прыгнула за ней в поезд вместе с собакой без особых вещей, только с тревожным рюкзачком, который по ее настоянию носила с собой. А потом румынские родственники стали звать сюда. Все были уверены, что это долго не продлится. Дочкина фирма сняла другую гостиницу, где не было места семьям, так я здесь и оказалась – вопреки своим желаниям, намерениям, и это меня очень долго мучило. И в принципе, если бы я не нашла, как себя реализовывать и оправдать свое здесь нахождение, то не знаю, как бы я это выдержала – переезд, чувство вины, без страны, без дочки.

– За границей мало кому удается встроиться в работу, не согласившись на низкоквалифицированный труд. Вы, похоже, редкое исключение?

Сейчас уже можно сказать и так. Двоюродный брат, сразу приютивший меня, решил, что мне нужно в люди и немедленно чем-то заниматься. И «пристроил» к какому-то своему знакомому в магазин. И там я первые пару месяцев как-то прожила, уговаривая себя, что это такая «новая роль». Но это был шок и очень больно, учитывая то, что происходило в это время там, дома. Ни спать было невозможно, ни сосредоточиться на этой мирной жизни, которая невыносимо контрастировала с моим состоянием. А магазинчик находился в большом торговом центре, где люди – сытые, ухоженные, хорошо одетые – приходили делать покупки. Я смотрела на них и думала: Господи, всего лишь месяц назад это были мы, и не предполагали такой разворот судьбы. Это был очень травматичный и в то же время поучительный опыт.

В Киеве я живу возле большого торгового центра с эскалатором, под которым расположены многочисленные загородочки с ювелирными магазинами: и в этих клеточках золотых сидят продавщицы. Я поднимаюсь и всегда думаю: Боже, какой ужас – работать в таком месте! И вот я очутилась в таком загончике в марте двадцать второго года. При этом я терпеть не могу носить цацки – все это золото-бриллианты. И вот я среди этого бреда. А вечером – тетин телевизор с телемагазином, где 24/7 продают украшения. Я выживала из последних сил, при этом еще освоила бухгалтерию на румынском языке на пяти носителях с терминами! Матка Боска! Зато мои мозги развивались во все стороны. И в какой-то момент я поняла, что пора снова начинать заниматься физически. Я стала своим компаньонкам показывать упражнения: как можно, стоя на рабочем месте, подкачивать ягодички, делать зарядку для лица, еще что-то.

Когда этот психологический эксперимент с магазинчиком наконец-то закончился, я дала по украинским группам объявления о занятиях в парке. И одна из наших женщин – мой талисман – рассказала, что в организации IOM нужен человек, который говорит и на румынском, и на английском, и на украинском, и на русском. А я и есть такой человек. Плюс французский. И меня взяли переводчицей румынскому психологу Диане на индивидуальных консультациях и групповых занятиях. А какую-то часть времени позволили работать по своим темам, и самой проводить занятия – то, что я могу и умею. Поэтому я с огромной благодарностью и с огромным энтузиазмом работаю.

Все люди, которые очутились здесь, в разной степени раненые войной. Есть те, кому вообще возвращаться некуда, у которых просто не осталось дома. И это такие травмы, такие раны, когда человеку нужна комплексная помощь – и психолога, и психотерапевта. И иногда даже психиатр тоже подключался.

И эти мои занятия помогают комплексно людей подпитывать, возвращать им какие-то островки опор, внутренних ресурсов, опираясь на которые им будет проще строить, либо что-то новое, либо возвращаться, либо просто жить каждый свой день здесь и сейчас. Этому тоже многим нужно учиться.

Конечно, о кино или театре я мечтаю. Это немножечко напоминает зависимость: тот, кто однажды попал на съемочную площадку или сцену, пропал. Зависимый, но от хороших вещей. Там, где хорошо, конечно, хочется туда снова.

– Откуда столько языков?

Папа украинец, мама румынка из Бухареста, которая приехала учиться в Москву в 53-м году и в институте познакомилась со своим будущим мужем, и язык общий у них был русский. Так он в семье и остался, но мама всегда говорила при случае с нами на румынском. В Бухарест мы ездили в гости каждый год или даже два раза в год, к нам приезжали родственники, поэтому я со слуха добирала. Украинский – естественно – в школе, потому что мама отдала в ту школу, где я могла его выучить. Тогда это было довольно редким запросом, но, как мы видим, мама была провидицей. Английский – такой себе – тоже изучался в школе. Я его после основного института добирала на курсах, сама учила, и вышла на хороший уровень: могла даже переводчиком работать. А французский получился, потому что в 98-м мужа пригласили на работу во Францию. Думали, на год, а затянулось все на 6 лет. Там у нас родился ребенок, и там я получила еще дополнительное образование по части телесных практик, но для этого сначала выучила язык до уровня почти родного. И когда уже вся эта французская история закончилась, мне в Киеве пришлось переучиваться обратно, потому что я уже настолько привыкла проводить занятия на французском, что автоматически не переключалась.

– Путешествия из ссср, даже в страны соцлагеря, дозволялись далеко не всем. Почему вам не отказывали?

Мама всегда жила с тоской по Родине, очень любила Румынию и эту любовь привила нам. Но вся семья работала на киностудии Довженко, работа была интересная, мама любила то, чем занималась, поэтому мы ездили в Бухарест в гости.

Мы должны были получать разрешения разных уровней, начиная от пионерского актива или комсорга класса, потом классной руководительницы, завуча, директора. Затем это можно было нести в ОВИР, и там нас тоже проверяли, практикуя тонкое издевательство. Ты уже все подписал, собрал, принес. Они брали эту бумажку и сожалели: «Как жалко, вот здесь вот формулировочка у вас неправильная, это нужно переписать». И, естественно, снова собрать все эти подписи, потому что сроки действия прежних вышли. У нас уже выработались свои методики, как с этими ребятами справиться. Мама говорила: «Да действительно, жалко, пожалуйста, своею рукою напишите, как правильно, чтобы я в следующий раз не ошиблась». Они писали, мы все собирали, подписывали, приходили, и сценарий повторялся. И тут мама доставала их «шпаргалку», им уже нечего было возразить, и нас выпускали.

К счастью, она до последнего сохраняла свое гражданство, и нам ни разу отказали. Это сопровождали свои нюансы. Например, из Киева она не могла выехать без оповещения соответствующих органов. Но киностудия – это целый мир, муравейник, где сказка рождается под руками, а скучно не бывает никогда. Мама очень любила устраивать экскурсии для нашей школы и класса. Один цех подготовки съемок чего стоил! С макетами кораблей, паровозов, историческими какими-то декорациями…

– Ваши мысли о перспективах – какие они? Есть план на будущее?

Эти мысли бродят, как у всех нормальных людей, но я не знаю на них ответа. Я за это время ни разу не была дома, не видела дочь и никого из прошлой жизни. Меня тут держит и моя собака, и пожилая тетя. Я всегда очень сложно планировала будущее. У меня хорошо получается планировать праздники всякие. А сейчас попала в очень специфическую ситуацию. Моя тетя, сестра моей мамы, у которой я живу уже полтора года, – последняя из того поколения, – оказалась в больнице с инсультом. Она сейчас на реабилитации, и у нее нет детей. Я здесь, получается, физически и географически самая близкая. Год ушел на то, чтоб ее жилье как-то приспособить, реорганизовать. И я не знаю, что будет дальше.

Я не очень религиозный, но я верующий человек. И думаю, что все-таки какие-то высшие силы как-то этой ситуацией должны управить. Я сейчас не только о себе. О нашей стране и наших людях. Потому что, если это не случится, значит, что таки нет никакой справедливости на свете. Ведь бывают такие повороты, сюжеты такие удивительные, которые, казалось бы, невозможно разрешить, а прекрасно складываются каким-то волшебным образом. Вот если бы вот так случилось, какое счастье было бы бесконечное. Единственное, что уже не вернуть тех, кто ушел, из-за этого раны наши еще долго будут кровить и болеть.

Войны вообще не должно быть. Это нелепость, безумие, преступление, какой-то атавизм пещерный неандертальский. Земной шарик маленький, один на всех, и небо одно на всех, и жизнь у каждого одна, если мы говорим про это воплощение.

– Вынужденная эмиграция принудительно обогащает жизнь новым опытом. Что Вы для себя вынесете «по итогам войны»?

Я бы хотела бы сказать про встречи с людьми, которыми в это страшное время меня одарила судьба. Про абсолютно уникальный опыт и совершенно невероятных людей. Особенно в первые где-то год-полтора эти встречи оставляли такой яркий свет, потому что я узнавала их путь, через что они прошли. Я смотрела на них и говорила – это немыслимо, чтобы человек столько всего испытал и при этом остался в здравом уме, выглядел оптимистом и продолжает что-то делать.

Одна женщина – хрупкая блондинка, очаровательная, на девочку похожая – выехала из Украины за рулем, будучи на девятом месяце беременности. И везла в этой машине еще двух своих детей. Здесь через месяц, после кесарева сечения она буквально на третий день сбежала из больницы, потому что не могла оставить тех малых надолго. Она так вцепилась в этих румынских врачей, что они поняли: уже легче просто сдаться. И они спрашивают: вас муж встретит? Она говорит, да. А он воюет в Украине. Она выходит с этим ребеночком под присмотром врачей, стоит какой-то мужчина с цветами, и она к нему, показывая глазами «помогите, сыграйте роль». И он быстро подхватил, сделал вид, что он ее встречает, и ее отпустили из больницы. И она тут же села за руль и поехала к детям.

Наши женщины раскрылись, показали себя, когда эти дичайшие испытания свалились на всех нас. Да, так сложилось, ты попал в эту немыслимую ситуацию, но ты использовал ее максимально для того, чтобы себе помочь, другим помочь и принести пользу. Возможно, ты именно здесь и должен был оказаться. Ты просто этого не знал. Нам не все видно с нашей точки зрения.

В этом ракурсе очень сложный вопрос, как относится к соотечественникам, которые под разными предлогами незаконно выехали. Но каждый отвечает за себя. И в конечном итоге все равно будет отвечать, видимо, перед каким-то Высшим судом.

Натали ШЕСТАКОВА, автор фото Вася БУБНОВА

Материал создан при участии CFI, Agence française de developpement médias, как часть Hub Bucharest Project при поддержке Министерства иностранных дел Франции