Одесские апачи и зеленый фургон

В начале прошлого века дворянская семья Козачинских из-за болезни отца вынуждена была переехать из столицы в Одессу. Переезд и болезнь быстро съели все средства, но в дворянских семьях такое тщательно скрывалось, особенно от детей. Поэтому сына, Сашу Козачинского, определили в одну из самых престижных одесских гимназий на Успенской улице.
Клятва на крови
Классный наставник с исторической фамилией Пуришкевич нового ученика посадил с Женей Катаевым в надежде, что новенький поможет Жене стать прилежным гимназистом.
Взаимные симпатии и интересы соседей по парте проявились сразу. На день рождения Саши Женя Катаев поднес другу «Зверобоя» Фенимора Купера, изданного М. Вольфом в золотом обрезе с волнующими картинками, при этом многозначительно произнес:
— Саша, ты должен это прочесть!
В книге было все, чего жаждала мальчишеская душа: апачи, зверобои, следопыты — все в облаках порохового дыма и переплетении лиан. Чтение Купера произошло вслух сразу после сладкого. И Клавдия Константиновна, мать Саши, вздохнула, понимая, что начинается новое увлечение ее сына со стрельбой и погонями, и, дай Бог, чтобы оно затянулось не надолго. Не угадала.
В гимназии под лестницей была небольшая комната, почему-то прозванная «секретной». Там дворник хранил свои инструменты. Однажды Женя Катаев затащил в нее своего приятеля. Со стен свисали канаты, похожие в полумраке на лианы, а два бочонка с песком сильно напоминали те, в которых отважные зверобои держали порох. Когда Женя вытащил осколок стекла, Саша все понял. Надрезав указательные пальцы, мальчики сложили две ранки, две капельки крови — так всегда делали апачи в романах Купера, ибо, поверьте, нет ничего крепче, чем клятва на крови.
Пособие по истории
Октябрьский переворот 1917 года вскоре все перевернул. Козачинский бросил седьмой класс гимназии, потому что надо было работать, помогать матери. Особую специфику отношениям тех, кто жил тогда в Одессе, придавало то, что живущие на Канатной и на Софиевской улицах, жили в разных государствах — одно было незалежным под властью украинской директории, в другом — правила добровольческая армия Деникина. Граница добровольческой зоны проходила по улице Ланжероновской, границей же петлюровской территории была улица Дерибасовская. «Рубежи враждующих государственных образований были обозначены шпагатом, протянутым поперек улиц. Квартал между Ланжероновской и Дерибасовской, живший между двух натянутых шпагатов, назывался нейтральной зоной и не имел государственного строя». Вы себе представляете, как тесно было именно в нейтральной зоне, ибо одесситы, как умные люди, всегда тяготели как раз к нейтральному государственному обустройству.
Кстати, вы заметили, что в тексте появились кавычки, и это не случайно. Ибо это цитата, взятая из книги А. Козачинского «Зеленый фургон», очень напоминающей пособие по одесской истории. Ну, например, откуда бы мы узнали, что «у вокзала и вокзального скверика война принимала неизменно позиционный характер. Любимым занятием враждующих сторон был прицельный огонь по вокзалу. После очередного штурма на месте больших вокзальных часов обычно оставалась зияющая дыра. Одесситы очень гордились своими часами, поэтому лишь только стихал шум боя, они спешно заделывали дыру и устанавливали на фасаде вокзала новый сияющий циферблат. Но мир длился недолго; вскоре часы снова становились приманкой для артиллеристов. Много циферблатов сменилось на фронтоне одесского вокзала в те дни».
Принципиально важно, что в своей книге Козачинский ничего не придумал. Даже главных героев повести. Володя Патрикеев — это Женя Катаев, который пошёл служить в уголовный розыск, а бандит Красавчик — это был он сам. Не придумана и главная интрига: Патрикеев выслеживает и ловит Красавчика. Опущена лишь одна деталь — их дружба. О ней чуть позже, ибо вначале надо разобраться, как чистенькие гимназисты дворянских кровей становились бандитами.
Бандитами не рождаются
Александр был не прочь прожить жизнь, полную приключений. Революционная неразбериха давала для этого широкий простор. Кем только не пробовал он быть: контрабандистом и сыщиком, моряком и футболистом. Кстати, действительно был надёжным голкипером в знаменитой команде «Черное море». Успешно он трудился и в милиции. Достаточно сказать, что шестнадцатилетний сотрудник угрозыска 3-го района Одессы А. Козачинский раскрыл дело известного налетчика Бенгальского. Но пьянство и взяточничество в среде милицейских коллег довольно скоро развеяли романтический дым. Честного сотрудника Козачинского невзлюбили начальство и сослуживцы-взяточники.
Ситуация разрешилась довольно быстро и грустно. Как-то утром под окнами милиции появился зеленый фургон. Из-под накрывавшей его дерюги выглядывали мешки, явно с зерном, которое ценою тогда было равно золоту, ибо в округе все население голодало. Это была взятка начальнику милиции от мельников. Благородные герои Купера такого свинства не стерпели бы. Козачинский как раз вел в кабинете допрос немецкого колониста Георгия Феча. Следователь подозвал к окну свидетеля и указал ему на зеленый фургон. Феч кивнул. И начальник 3-го района милиции остался без взятки, ибо десять минут спустя «неуловимых мстителей» и 16 пудов зерна справные кони уже мчали по направлению к Люстдорфу.
Дело попахивало расстрелом. Что оставалось? Феч решил укрыть Козачинского у немецких колонистов в Люстдорфе. Те давно и обоснованно таили обиду на советскую власть, отбиравшую у них все.  В ответ колонистами был сформирован отряд самообороны, который официальные власти назвали бандой. Козачинский влился в отряд, став как бы тоже бандитом. Новый боец вел себя в высшей степени достойно, поэтому его авторитет в отряде, несмотря на молодость, быстро рос. Но трудно передать насколько быстро росла популярность Козачинского среди женской половины немецкой колонии, величавшей его исключительно «Красавчиком». В ответ благородный по природе Александр старался не оставлять своим вниманием ни одну из крепких (более телом, чем моральным духом) немецких фрау.
Три брата Катаевых
Но благородство должно быть разумно дозировано. Как-то большевики реквизировали у немецких хлебопашцев лошадей. Немцы их отбили назад, хотя бы уже из принципа. Возвращать лошадей колонистам было опасно. Решено было коней продать в Одессе на Староконном рынке, а деньги раздать хозяевам. Операцию поручили Красавчику, хорошо знавшему этот район Одессы. Но на Староконном уже ждала засада. Зная местные закоулки, Александр понял, что «уходить» надо на Молдаванку, там есть где укрыться.
Так и сделал. И вот подходящий дом. Пулей на чердак. Дверь привалил старым шкафом. Только тогда перевел дух. Но через несколько минут сильный удар в дверь опрокинул шкаф. Кто-то не хуже него знал лабиринты проходных дворов и заветный чердак. Козачинский выхватил револьвер, но выстрелить не смог. В темноте чердака по одному дыханию преследователя он уже догадался, кто перед ним. Это был агент одесского угро Евгений Катаев. Тот тоже сжимал в руке револьвер. Его дрожащий палец касался курка, и больше всего на свете он боялся непроизвольно на него нажать. У героев благородных книг клятва на крови дело святое. Революция так и не сумела в некоторых убить истинного благородства. Кровные братья не проливают кровь дважды.
— Ты должен сам сдаться, и тогда, возможно, удастся тебе помочь, — твердо сказал Евгений Катаев.
«Помочь» — легко сказать. Судья, слушавший дело в зале Одесского губсуда 22 августа 1923 года вкатал Козачинскому и его товарищам высшую меру. Но когда зачитывался приговор Саше показалось, что в зале мелькнуло лицо друга Жени. Понял: тот будет бороться до конца. И действительно Верховный суд, рассмотрев кассационную жалобу по делу «банды немецких колонистов», отменил решение Одесского губсуда.
Кто подавал кассационную жалобу, какую роль в этом сыграл Катаев — неизвестно. Он вполне мог пригрозить разглашением неких тайн, которые прознал, мотаясь по уездам. Но, возможно, другого шанса спасти друга и не было. По крайней мере, на следующий день после опубликования в газете решения суда Евгений Катаев ушел из милиции. Кстати, довольно скоро он сменил и фамилию и стал жить под псевдонимом Евгений Петров. Говорят, он сделал это, чтобы его не путали со знаменитым братом Валентином Катаевым. Но если проанализировать все, что рассказано выше о нравах в органах, где ему довелось служить, возможно, смена фамилии была не таким уж глупым шагом.
Так что если при вас в литературной компании кто-нибудь обмолвится о двух братьях Катаевых, то с видом знатока поправьте: «Братьев было не двое, а трое. Третий брат был кровный, а это, учтите, посерьезней родства семейного».

Валентин Крапива