Актер с логарифмической линейкой: Ян Левинзон в трех зеркалах

Зеркало первое, ностальгическое: любить можно издали

Я шел на встречу с ним и смотрел на наш город его глазами. Одессита, без малого три десятилетия назад сменившего постоянное место жительства.  По пути в гостиницу, где остановился Ян, перемен было немного. Правда, на месте завода имени Кирова теперь банк. Раньше здесь собирали станки, чтобы заработать деньги,  а сейчас сразу собирают деньги.

Но вообще Одесса мало изменилась. Разве что на оживленных улицах квартиры первых этажей магазинами стали. Да еще несуразно вписали в центр иные здания.

‒ Кое-где построили дома красивые, ‒ подхватит Ян, когда ему об этом скажу. ‒ Построили, стараясь заработать, а не чтобы людям удобно жилось.  Да, появилось немало  мест, где можно вкусно поесть. Но в отличие от других стран ‒ это далеко не для многих.

Здесь, в Одессе, он  специально ездил на Черемушки ‒ посмотреть. И считает, там просто катастрофа.  Осталось так, как было, когда уезжал.

А к его отъезду в Израиль привели эмоции. Вообще, он многое  связывает с чувствами. Да и не знает людей, что сидят-сидят, думают-думают, а потом уже решают с абсолютно холодной головой.

Тогда, в 91-ом, перемены, казалось,  к лучшему. Рассказывает анекдот того времени: «Ты читал газету? Это не телефонный разговор»: с прежней боязнью «как бы чего…»  встретилась потеря этой боязни. «Сатира посыпалась со всех сторон», ‒ говорит Ян. И сам он был, как говорится, в полном порядке. Но ему стало… неинтересно.

Вот и уехал.

Почему в Израиль? «Воспитывал дедушка. Он ходил в синагогу. Вообще, взгляды в семье были проеврейские. Даром что мама  в школе преподавала русский».

Я вспомнил, как в середине 80-х на «Зонтике» (так называли передовое объединение «Зонт») не смог встретиться с начальником цеха Яниславом Левинзоном. А мне, корреспонденту «Вечерки», позарез надо было с ним поговорить. В его цеху выдвинули в депутаты рабочего, которого потом отозвали. За ничегонеделание. Такой отзыв  сенсацией был. Ну, разобраться хотел.

‒ Странно, что не увиделись, ‒ удивился  Ян.  ‒ Ведь дневал там  и ночевал.

А вот в выдвижении «не того» ‒ ничего для него  странного.  Такая была система:  кандидатуру подбирали под спущенную сверху анкету. Потому и награды не всегда получали те, кто на самом деле их заслужил.

Вспоминает об ордене.  Им должны были наградить работницу его цеха. Но обязательно ‒ комсомолку. С цеховыми парторгом и профоргом определил будущего орденоносца. Как говорится, не из худших, но и не из лучших. Узнав о награде, свалившейся на нее,  работница недоумевала: за что? Но потом в цеху ее уже редко видели. На внешней орбите вращалась: сессии, пленумы,  собрания актива…

И вот Янислав говорит ей:  зарплату  получаете регулярно, а на работе вас практически нет. Только за последний месяц всего два дня выходили.  Бригада  работала за вас.

‒ Мне Родина доверие оказала, а кто ты такой, чтобы мне замечание делать?! ‒   возмутилась орденоносец.

Однако не только такие  воспоминания связывают  Яна Левинзона с Одессой. Он с нежностью говорит о здешних своих друзьях.  И о многом другом с теплотой. Любить родной город можно и на расстоянии. При этом Ян ни минуты не жалел, что сменил свое ПМЖ. Считает, что Израиль нужен  ему, а не он Израилю.

Зеркало второе, творческое: неподражаемый подражатель

Средиземноморский город Нетания гордится своим жителем Яниславом Левинзоном. Во всяком случае, его назвали в числе нескольких, наиболее известных нетаниянцев. А насколько для самого Яна такая известность значима?

‒ Ни насколько, ‒ поясняет он. ‒ В Израиле все проще. Если к нам на телепрограмму приходил, скажем, премьер-министр Биньямин Нетаньяху, то с одним лишь охранником, которого отпускал на время съемок. Да и  вообще, многих известных людей можно запросто встретить в супермаркете, когда те тележки с продуктами катят.

 ‒ С одной стороны, вы инженер, с другой актер. А сами себя кем считаете?

‒ Если ты закончил политех, то, хочешь или не хочешь, всю жизнь ориентируешься на логарифмическую линейку. Словом, я ‒ инженер.  Но, наверное, еще и актер. Ведь и на сцене выступаю, и в кино снимаюсь.  Да и на израильском ТВ  вместе с  замечательной актрисой Натальей Манор мы 13 лет играли героев многочисленных анекдотов.

Однако актерская зависимость никогда мне не нравилась. Когда  ждешь роль, ждешь, пригласят ли выступить…Потому, помимо актерства, я всегда работал. И сейчас работаю ‒ в одном из самых крупных частных медицинских центров Израиля. Заместителем директора по связям с общественностью.

‒ Как вам удается, прототипам  подражая,  оставаться неподражаемым? Тут природных лишь  данных маловато. Нужна, что называется, школа. А вы, насколько знаю, актерское образование не получали?

 ‒ Тем не менее, у меня были профессиональные учителя: легендарный Валерий Хаит, его советы по сей день помню, Эдуард Колтынюк,  Олег Сташкевич. Репетиции последнего, бывало, длились по семь часов.

И еще с автором повезло. На телевидении я  читал  «Новые одесские рассказы» талантливого  Георгия Голубенко.  Да и успех  давнего кавээновского монолога «Красота», который сразу сделал меня известным, был за счет его текста.

‒  Перед нашей встречей я еще раз посмотрел в Ютубе этот монолог. Как и тогда, в 86-ом, не мог удержаться от смеха. Но его не только текст, а  и  вы вызываете.  Чье было зеркало, в которое смотрелись? И где оно теперь?

‒ Когда уезжал, подарил Георгию Голубенко. После его смерти оно осталось у его жены Татьяны. А взял ‒ у своей жены Жанны.

‒ Столько лет с Натальей Манор на ТВ вы так органично играли семью, что иные зрители вас семьей и считали.

‒  С Жанной ‒ мой  первый и последний, надеюсь, брак.  А  у Натальи, ведущей актрисы театра «Гешер»,  есть свой муж. Думаю, с ним ей повезло больше, чем моей жене со мной.

‒ Вы смотрите украинское телевидение?

‒ На мой взгляд, оно отвратительное. Говорю, не вдаваясь в политику.  Здесь столько каких-то диких людей, которые несут с экрана откровенную чушь. Вот российское телевидение ‒   и лживое, и пропагандистское, но ведущие там другого уровня. Конечно,  Украина ‒ более демократичная страна, но это не значит, что здесь должно быть такое ТВ.

Зеркало третье, сравнительное: все ниже, и ниже, и ниже…

Когда  я  спросил, как относится Ян к ненормативной лексике на сцене, он сказал: она может быть, когда это очень  смешно. И вспомнил об Игоре Губермане, с которым, выступая, полмира объездил. У поэта ненорматив смешит. Однако главное в его «гариках» ‒ остроумная мысль.

Мы говорили о современном юморе, и я сказал, что он во многом теперь не только ниже пояса, но и ниже плинтуса.  А что выше плинтуса ‒ тоже ниже пояса.  Вот раньше…

‒ Раньше был один Аркадий Райкин, ‒ парировал Ян. ‒ А сегодня юмор ‒ на любой вкус.

Тут с ним согласен. Но «любой вкус» ‒ это и вкус невзыскательный.  Начиная с хамовитого “95 квартала”, который вот уже сколько лет навязывает податливому зрителю криворожский свой  смак.

Лично мне по душе юмор более тонкий. Такой, например, как в том давнем кавээновском монологе Яна Левинзона. Выходит на сцену, споткнувшись, худой, незграбный, с большим, нелепым бантом: «Я вот тут думал, в чем наша главная сила?  А теперь вижу…(любуясь  в зеркале). В красоте».

Фото: it.best-tv.com, vdp.mycdn.me, forumdaily.com