«Это была самая страшная ночь в моей жизни»

«Одесская жизнь» продолжает собирать реальные истории о военнослужащих-одесситах, которые побывали в зоне АТО. Поскольку 28 мая Украина отметила День пограничника, мы решили на этот раз поговорить с представителем именно этой службы. По нашей просьбе он рассказал о том, что чувствует человек, когда впервые в жизни попадает в настоящие боевые условия и когда от смерти не застрахован никто.

Ранг имеет значение

О том, что мы едем на Восток, я знал за неделю-полторы. В зону АТО было отправлено все наше подразделение, но из общего состава было выбрано пять человек — для личной охраны генерала. В эту группу попал и я. Вместе с генералом мы в нужную точку летели на вертолете, поэтому добрались всего за четыре часа. А вот все остальные ребята добирались тяжело: ехали почти сутки, техника ломалась несколько раз, были частые остановки. Мы уже переночевать на месте успели, когда ребята только приехали — замученные, в пыли.

На месте дислокации мы начали обустраивать огневые точки, городок, штаб. Палатка всего нашего подразделения находилась рядом со штабом — для обеспечения его охраны. В задачу непосредственно моей группы входила также охрана кунга генерала. Кунг — это такой маленький автономный домик, который можно прицепить к грузовику и везти куда-то. Вообще он предназначен для работы связи. Собственно, один из наших кунгов был именно такой, а вот второй был оборудован для жилья: внутри него была кровать, холодильник… Вот там генерал и жил.

«Казалось, это будет длиться вечность»

Однажды к нам пришли местные жители, которые сказали: уходите отсюда, потому что через три дня вас будут обстреливать. Я бы не сказал, что это была угроза с их стороны, скорее предупреждение. Тем более что на тот момент у нас не было стычек с местным населением.

И действительно, ровно через три дня где-то в полвторого ночи нас подняли по тревоге. Я как раз сдал вахту и едва прилег, даже не успел раздеться. Поэтому тут же вскочил и побежал будить генерала.

Первая мина упала возле нашего пропускного пункта. Следующие падали все ближе и ближе к нам. Потом попали в БТР: в этот момент был звук такой, как будто колокол звонит. Между залпами мы короткими перебежками добрались до машин, потом — до окопов. «Накрывали» нас несколько часов, где-то до полпятого утра. Но время растянулось и казалось, что все это длится вечность.

Сначала мы не могли понять, откуда бьют. Потом определились и начали в ответ стрелять из минометов, БМП давали очереди. И либо мы их припугнули, либо у них просто боеприпасы закончились, но в любом случае они ушли.

Когда закончился обстрел, мы ждали, что сейчас они пойдут зачищать территорию. По классике обычно так и бывает: сначала артобстрел, а потом — зачистка. Мы сидели, ждали. Но нападения так и не было.

Для всего нашего подразделения это был первый обстрел. Мандраж, конечно, был. Трепало нас хорошо. Уверен, что не было никого, кто бы в тот момент не боялся. В моей жизни это была самая страшная ночь. Когда мы сидели в окопе, я говорил пацанам, что все будет хорошо. Но если мины падают все ближе и ближе к окопу, то ты понимаешь — хорошего тут мало. В этот момент была только одна мысль: лишь бы в окоп не попало.

Последствия обстрела

Потом пошел запах горелых тряпок. Это горел наш палаточный городок. Палатки сильно разгорелись, от них пошел яркий свет, все было как в голливудских фильмах: стрельба, огонь…

Через время приехали медики. Из нашего подразделения раненых было 12 человек. Точные данные по остальным подразделениям не скажу, но знаю, что один десантник погиб. Это еще повезло, что накануне отсюда уехали курсанты из нашей учебки. Их было около 300 человек. Если бы они остались, то потерь наверняка было бы намного больше. На момент обстрела нас было человек 400.

Техника вышла из строя процентов на 70. В основном были пробиты колеса, радиаторы, но некоторые разворотило полностью. Штаб сгорел дотла. Перед обстрелом над нами летали беспилотники. Они, видимо, поняли, где именно находится штаб и пытались уничтожить именно его. В итоге на месте штаба остались только быльца от кроватей и металлическая посуда. Вещи все сгорели, поэтому у каждого из нас осталось только то, что на нас было в момент обстрела.

 «Мы копали целыми днями»

Мы переехали на другую точку. Там было овощехранилище. Генерал принял решение, что мы будем базироваться там. Не хочу критиковать его решения, но…

Знаете, мы с генералом часто ездили в другие подразделения, мы видели, как у них там все устроено. Видели, как они окапываются, как прячутся. У них там все находилось в «зеленке» (так военные называют различные зеленые насаждения, — Ред.). Ты подъезжаешь к лесополосе — и даже не знаешь, что оттуда на тебя танк смотрит. Замечаешь его только тогда, когда уже подходишь впритык.

У нас же ситуация совсем другая: мы живем красиво, снова на асфальте, как в прошлый раз. Кроме того, в этом овощехранилище, где мы встали, была цистерна с аммиаком. Мы больше всего переживали, чтобы при обстрелах не задело эту цистерну.

И только после очередной смены позиции ситуация поменялась. Мы поселились в ангаре, потому что все остальные здания уже были заняты другими подразделениями. Спали мы на деревянных поддонах, которые там нашли. Но на этот раз мы стали рыть себе рядом блиндаж. Причем другие военные ничего не делали, а на нас смотрели как на идиотов. Мы же копали целыми днями, точно зная, зачем это нужно. Вырыли, потом взяли бревна и толстую резину из ангара, застелили блиндаж, а сверху закрыли землей и металлическими ящиками.

И вот нас ночью снова стали бомбить… Это была первая ночь, когда я полностью разделся, снял бронежилет, форму — и спокойно лег спать. Я был уверен, что сегодня все будет хорошо, потому что на улице была гроза, лил дождь. А в такую погоду обычно обстрелы не ведутся, потому что мины могут не долететь: они разрываются при соприкосновении с каплями воды.

Но тут начинается обстрел. Мы из-за грома сначала ничего не поняли, что это. Только когда упали первые мины, стало все понятно. Я схватил бронежилет и боекомплект, побежал в блиндаж. Однако там уже сидели пацаны из других подразделений, которые до этого палец о палец не ударили для строительства блиндажа. В результате несколько наших ребят просто не поместились и были вынуждены искать укрытие в других местах. Это было очень неприятно.

В это время возле нас взорвался бензовоз… Следом за ним «полетел» следующий, так они и взрывались друг за другом. Считаю, что это произошло из-за некомпетентности командования. Я не буду называть этих людей, потому что они сейчас служат. Но по их приказу всю технику построили так, как любят в нашей службе, — красиво в ряд. Какой-то паникер, глядя на пылающие бензовозы, начал говорить, что мы все сгорим, что надо бежать отсюда. А куда бежать?

В общем, после второго обстрела у нас вообще ничего из вещей не осталось. Хорошо, что соседние подразделения с нами вещами поделились, а потом уже нам все подвезли.

А мы уже при каждом переезде копали блиндажи и себе, и другим…

«Бог нас миловал»

В общей сложности в АТО мы официально были 45 дней, хотя реально — 47. Когда вернулся домой, поначалу все было необычно: тишина такая вокруг, все спокойно. Это было странно. Не высыпался нормально. И такая тревога была недели две. Или услышишь где-то салют — и сразу душа в пятки уходит. Вида никому не показываешь, но сердце внутри — сжимается. Потом отошел, успокоился. Сейчас бывает, что снится всякая ерунда о войне. Хотя именно те, реальные, события не снятся.

За остальными ребятами я тоже не замечаю, чтобы они как-то сильно изменились. Разве что нервные все стали. Особенно первые пару месяцев все были очень дерганые. Да и сейчас я могу вспылить из-за каких-то мелочей. Нервы шалят, но сильных расстройств психических нет.

Думаю, мы все это легче перенесли потому, что Бог нас миловал — у нас не было потерь в подразделении. Потерять людей — это, наверное, самое страшное для всего коллектива…

Скоро мы опять, судя по всему, на Восток поедем. Нас к этому уже готовят.

ЦИФРА:

3100 гривен месячное денежное содержание прапорщика-пограничника.

Ирина Уманец