Каждый раз, когда в Одессу приезжает Игорь Губерман, я стараюсь попасть на его концерт. И каждый раз наблюдаю одну и ту же картину. Где-то в середине первого отделения, когда Игорь Миронович объяснит, что из его творений слова не выкинешь, и прочитает пару шедевров с этими самыми словами, начинается исход, причем отнюдь не евреев, а дам сине-чулочного возраста. Две-три из них поднимаются и, поджав губы, пробираются к выходу. Справедливости ради следует отметить, что дам таких на концерте действительно бывает не больше двух-трех. А однажды я углядел, как мадам, негодующе покинувшая партер, затем, прячась от сидящих внизу, безумно хохотала на весь зал с галерки.
И тогда подумал: а существует ли нормативный Губерман? Будет ли интересен зрителю концерт, если из него изъять пусть самые смешные, но наиболее «неприличные» четверостишья? И результат этих раздумий предоставляю читателям. А чтобы сохранить атмосферу этого чудесного действа, я оставил и, опять же, наиболее приличные комментария мэтра.
Итак, представьте себе: на сцену выходит высокий всклокоченный седоватый человек и начинает говорить.
— Спасибо, что пришли сюда. Надеюсь, что вы действительно получите удовольствие. Мне однажды на концерте один жутко деловой мужик прислал записку. Он написал: «Спасибо большое. Совершенно не жалею, что зря потерял время».
Я буду читать вам и старые стишки, и новые стишки. А начну я с грустных. Те, кто пишет стихи, знают: если начал новый цикл с грустного стиха, то так все и пойдет дальше. Вот я свою прошлую книжку начал с такого грустного стишка:
Нынче бледный вид у Вани,
Зря ходил он мыться в баньку,
Потому что там по пьяни
Оторвали Ваньке встаньку.
И вся получилась книжка про грустное.
Теперь я должен сделать два предупреждения. Первое относится к тому, что у меня в стихах попадаются крылатые строчки из русской классики. Например, стишки, написанные с Некрасовым:
Он даму держал на коленях,
И тяжко дышалось ему.
Есть женщины в русских селеньях —
Не по плечу одному.
Забыв строчку из очередного «гарика»*, поэт не растерялся, а рассказал историю, произошедшую с Людмилой Наумовной Давидович, автором песен «Как подругу Родину мы любим», «Я возвращаю ваш портрет». В весьма преклонном возрасте она жаловалась Игорю Мироновичу, что знакомый врач выписал ей замечательные таблетки для улучшения памяти, но она забывает их принимать».
И после этой байки поэт уже правильно на память прочел стишки, написанные вместе с Пушкиным:
Ах, как бы нам за наши штуки
Платить по счету не пришлось.
Еврей — как много в этом звуке
Для сердца русского слилось.
— Этот жанр — сотрудничать с классиками — не нов. У вас в Одессе есть замечательный поэт Михаил Векслер. Как-то, листая его книжку стихов, я наткнулся на двустишие, прочтя которое позеленел от зависти. Такого мне никогда не написать:
Войдет ли в горящую избу
Рахиль Исааковна Гинсбург?
У меня в стишках попадается неформальная лексика. Меня за нее осуждают интеллигенты среднего возраста. А старики и старушки просто наслаждаются.
Старушки мне легко прощают
Все неприличное и пошлое.
Во мне старушки ощущают
Их не случившееся прошлое.
А теперь перейдем к следующей теме. Хотя нет, сначала записки. Я их очень люблю. Кто читал мои книги, знает, что в каждой есть целая глава с записками. А лучшую записку я в свое время получил в Украине, в городе Донецке, не к ночи будь помянуто. Мне ее написала молодая женщина: «Игорь Миронович, можно мне с вами хотя бы выпить, а то я замужем?». Я к выпивке очень неравнодушен, чего уж греха таить.
Любая мне мила попойка,
Душе дарящая полет.
Я выпил в этой жизни столько,
Что не любой переплывет.
В семидесятые-восьмидесятые годы ходила в самиздате моя подборка о вождях. А последний стишок в этой подборке очень хорошо практически во всем мире читать накануне выборов:
Ни вверх не глядя, ни вперед,
Сижу с друзьями-разгильдяями.
И наплевать нам, чья берет
В борьбе мерзавцев с негодяями.
Но хватит о политиках. Теперь я вам почитаю про нас, про евреев, потому что всем надо знать про нас правду. Я свой любимый народ уже повидал в очень многих странах. И пришел к выводу, что мы действительно необыкновенный народ. В том смысле, что мы очень, в отличие от других народов, поляризованы. На одном полюсе очень густо людей со смекалкой, с быстротой реакции, сообразительностью. Словом, со всеми теми человеческими чертами, за которые одни евреев уважают, а другие — терпеть не могут. Зато на другом полюсе у нас такое же преувеличенное количество идиотов. Я их достаточно повидал и хочу вам сказать, что еврейский идиот — самый страшный в мире. Потому что он с амбицией, с апломбом, очень часто с эрудицией и все может объяснить.
Всегда еврей легко везде заметен.
Еврея слышно сразу от порога.
Евреев очень мало на планете,
Но каждого еврея очень много.
А напоследок очень патриотический стих, за который меня ругает все русскоязычное население. Все, наверное, знают, что шабат — это суббота.
Здесь еврей и ты, и я.
Мы единая семья:
От шабата до шабата
Брат наё…ет брата.
Этим «гариком», который вызывает овации, Игорь Миронович обычно заканчивает первое отделение. А каким четверостишием он заканчивает второе отделение, я вам не скажу, даже не просите…
* гарики — так называет свои четверостишия Игорь Губерман.
